Лоран Илер — руководитель балетной труппы МАМТ, этуаль Парижской оперы и любимый ученик Рудольфа Нуреева — в интервью Posta-Magazine рассказал о необходимости обновлять классические постановки, о риске в искусстве и свободном дыхании.

Влада Литвинова: В своих интервью вы говорите о необходимости обновлять классические балеты. Почему постановки не могут существовать вечно подобно прекрасной живописи или скульптуре?

Лоран Илер: Балет — искусство живое и эфемерное. Спектакль должен откликаться в зрителях, пробуждать в них разнообразие эмоций. Поэтому он не может быть чем-то закостенелым из прошлого, но должен быть настоящим. Темы, затронутые в классических балетах, универсальны: любовь и ревность, предательство и дружба. Это то, что всегда интересует и трогает зрителей, значит, именно об этом мы и должны говорить. Но язык коммуникации должен быть понятным сегодняшнему зрителю. Просто так мы ничего не меняем, структура классического балета остается. Сегодня много талантливых хореографов, создающих оригинальные постановки, которые зрители чувствуют, воспринимают. Я убежден, что и большие репертуарные балеты должны быть современными по восприятию, вызывать живые эмоции. Безусловно, языки современной и классической хореографии отличаются, но главное — это всегда должна быть правдивая история, которая трогает по-настоящему.

— В этом сезоне вы восстановили балет «Сильфида» в версии Пьера Лакотта. Почему выбор пал именно на эту постановку?

— Я очень люблю этот спектакль: сам много танцевал в нем, ранее уже восстанавливал. Помимо того, что это очень красивая постановка, для меня было важно дать артистам возможность поработать в этой особой технике. Пьер Лакотт представляет в своих балетах французскую старинную школу. Танцовщикам необходимо работать в разных стилях, это обогащает и способствует профессиональному росту. И, конечно, нужно предлагать зрителям разные стили даже в рамках классических балетов.

— Довольно распространенное мнение, что только классическая школа дает профессионализм. Что классические танцовщики универсальны и потому стоят рангом выше исполнителей остальных направлений. Ваше мнение?

— Классическая школа дает легкость, учит не показывать усилия при исполнении движений. В современных балетах используется совсем другое ощущение пола и своего веса, осознание тела приземленное. Именно поэтому я считаю важным для труппы опыт работы с современными хореографами. Это позволяет чувствовать и танцевать классику по-другому. Любая работа с телом, отличная от той, к которой привык с детства, обогащает артиста. Часто говорю на репетициях: «Вы не ставите пятку на пол». Если правильно использовать свой вес, ставить пятку и отталкиваться всей ступней, можно выпрыгнуть гораздо выше. Иными словами, чтобы взлететь, нужно крепко опираться на землю.

— Какой вы руководитель? Ваш учитель — Рудольф Нуреев — славился суровым нравом.

— Я работаю с артистами, руководствуясь принципами взаимного уважения, и считаю, что ругаться нет никакой необходимости. Как руководитель труппы я не просто сижу в кабинете, но напрямую занимаюсь с танцовщиками, стараюсь дать им те знания и указания, которые поспособствуют их росту. Артисты — взрослые люди, большие профессионалы, единственное их желание на работе — выйти на сцену и превзойти самих себя. Система криков и угроз — система устаревшая и неработающая. Конечно, я тоже могу повысить голос, но считаю, что критика должна быть конструктивна. Нельзя человека постоянно терроризировать, это не мой метод. Мы живем в 21 веке, люди другие, ментальность изменилась — и работать надо по-другому.

— На дворе декабрь — пора «Щелкунчиков». В последние годы этот балет часто обвиняют в социальной дискриминации. Некоторые и вовсе полагают, что классический балет умрет, как несоответствующий современным понятиям об инклюзивности и равноправии. Какова судьба классических балетов на ваш взгляд?

— Надеюсь, что не умрет, но в России такой вопрос и не возникает. Есть французское выражение: мы можем говорить обо всем, но не со всеми. Большие классические балеты остаются с нами, пока что заменяются только отдельные номера. Необходимо проводить образовательную работу: объяснять зрителям, почему это было сделано так в то время, давать исторический контекст. Как и с книгами: есть мировые шедевры литературы, отражающие свою эпоху. Мы ведь не будем запрещать их только потому, что мораль изменилась по прошествии времени? Я в это не верю. Вы покупаете книгу, потому что хотите ее прочитать, также и со спектаклями — вы покупаете билет, потому что хотите посмотреть постановку. Это ваше осознанное решение. В любом случае я убежден, что никто не создавал балеты, чтобы унизить какие-то категории людей, ни в коем случае.

— В театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко идет несколько так называемых «тройчаток» — одноактных балетов современных хореографов. Можно ли ожидать полномасштабную постановку?

— Осенью была премьера балета «Ромео и Джульетта» Максима Севагина и Константина Богомолова. В планах новый «Щелкунчик» и другие проекты многоактных балетов. Большая часть современных хореографов делает именно небольшие спектакли. И для меня было важно расширить репертуар, добавив балеты сегодняшнего дня. Такая компания, как театр Станиславского и Немировича-Данченко, должна показывать зрителям не только классику.

— Почему современные хореографы чаще ставят на один акт?

— Это не нарративные балеты, они не рассказывают историю, но выражают эмоции, чувства и ощущения. И чтобы выразить это, бывает достаточно одного акта. Для меня было важно показывать хореографию, которая не была ранее представлена в России, не танцевалась русскими труппами. Постановки в один акт дают разнообразие, позволяют артистам поработать в разных стилях, попробовать и пропустить их через себя. Но будут и новые многоактные балеты, эта мысль всегда со мной.

— Вы отдали постановку «Ромео и Джульетты» молодому Максиму Севагину. Планируете взрастить плеяду русских хореографов?

— Я руковожу русской балетной труппой и хочу показать ее в самом выигрышном свете. С самого начала я знал, что в репертуаре не хватает «Ромео и Джульетты». Искал подходящего человека, внимательно изучал творчество русских хореографов, и в какой-то момент стало очевидно: Максим подходит идеально. Он сделал балет на 18 танцовщиков, показал, что умеет работать с ансамблями. А для меня как раз было важно в новой постановке задействовать на сцене много артистов. Когда мы с ним в первый раз общались по поводу спектакля, ему было 22 года, из-за пандемии сроки сдвинулись и спектакль увидел свет, когда ему исполнилось уже 24. Конечно, это большой аванс и серьезный вызов, но Максим очень талантлив. Это осознанное решение: кто лучше молодого хореографа расскажет историю о молодых людях? Он работал в паре со зрелым театральным режиссером Константином Богомоловым, с его особенным видением. И это сочетание зрелости и молодости сыграло эффектно. Создание нового балета — всегда риск, но как художественный руководитель труппы я должен рисковать. Если директор труппы не рискует, не дает шанс, то ничего нового не происходит.

— Возвращаясь к преимущественно одноактным постановкам современных хореографов. Нет ли такого, что теряется навык работы с большими группами и именно поэтому постановки небольшие?

— Нахарин, Экман, Акрам Хан работают с большим количеством артистов. Нет такого, что они не умеют, просто им это не нужно. У этих хореографов другой инструментарий, они по-другому работают, выражают себя в присущем именно им стиле. К тому же их труппы, как правило, небольшие, это не 90 человек. Максим умеет работать с ансамблями, но это было лишь одной из причин, по которым я выбрал именно его.

— В «Ромео и Джульетте» вы выступаете как танцовщик. Продолжаете заниматься классом?

— Нет, я не занимаюсь классом каждое утро. Мне понравилась идея параллельной пары в «Ромео и Джульетте». И когда мы искали, кто мог бы исполнить эту партию, Богомолов и Севагин сказали — «ты». Вначале я отказался, но потом согласился. Помимо того, что я был инициатором проекта, я подумал, что мое непосредственное участие также поможет проекту. В феврале я буду снова на сцене, но танцевать эту партию до конца дней не планирую.

— Как человеку расслабиться в большом городе?

— Приходите на спектакль и расслабляйтесь. Вы откроете для себя новые вселенные, в вашей голове точно уже будут другие мысли.

— Если зритель на спектакле засыпает, вас это обижает?

— 100% зала не будет обожать спектакль — это нормально, и я к этому готов. Поэтому необходимо предлагать зрителям разные спектакли с разными мирами. Мы не знаем жизнь каждого в зале и не можем осуждать. Может быть, кто-то прилетел из Японии, после чего пришел на спектакль и засыпает. Зритель имеет право прожить спектакль, пропуская его через свой жизненный багаж. Конечно, если все заснули — значит, спектакль плохой. В зале всегда чувствуется настроение зрителей, у каждого спектакля своя энергия. Нуреев всегда говорил, и я требую того же от артистов: мы должны позволить зрителям прожить вместе с нами невероятные эмоции и чувства, передать их со сцены. Когда я смотрю спектакль со своими артистами на сцене — я самый большой критик, обращаю внимание именно на то, что не получилось. До того, как стать танцовщиком, я был гимнастом, участвовал в соревнованиях. И считаю, что в каждом спектакле надо прийти к победе. Для этой победы недостаточно просто выполнять свою работу. Ты должен отдавать намного больше. С первого до последнего шага на сцене артист должен полностью быть здесь и сейчас.

— Спортсмены получают медали и пожизненное признание, а танцовщики каждый спектакль должны доказывать свой профессионализм…

— Если сравнивать со спортсменами, наша карьера подлиннее, слава богу. Жизель танцуют по-разному в 20, 30 и 40. Это совершенно разные спектакли. Когда я приехал в Россию, мне сказали, что после 30 танцоры уже старые. Как такое может быть? Это неправильно. Когда вам 30, вы в прекрасной физической форме и у вас есть жизненный опыт, зрелость, которые необходимы на сцене. Конечно, всем везет по-разному и некоторые тела могут работать дольше, многое зависит от генетики, но и от ежедневной работы тоже: работать нужно с умом и самоотречением. Требуется преданность своему искусству, чтобы каждое утро начинать все с нуля. То же самое относится и к музыкантам, и к скульпторам, и к художникам. Нужно уметь открываться зрителю, но делать это осмысленно: не смущаться, но быть спокойным. Показывать не неврозы, но часть своего характера, свой персонаж. В нас всех есть что-то хорошее и плохое, любовь и ненависть. Когда зритель видит на сцене человеческую слабость, он узнает в этом себя, проводит параллели. Артист должен быть готов открыть свою душу и использовать свои слабости, чтобы говорить об этом с залом. Это дает искренность. Когда профессионализм артиста объединяется с его личными качествами, то получается потрясающий спектакль, трогающий зрителей.

— В недавней беседе скрипичный мастер сказал мне, что сделать коробку по схеме не очень сложно. Но он вкладывает в инструмент душу, именно поэтому он звучит.

— Да, я тоже в это верю, конечно.

— Как вы отдыхаете?

— Я работаю 6 дней в неделю, иногда все 7. Но переключаться, безусловно, важно. Недалеко от театра есть бульвар, и утром, если погода благоволит, сажусь там с кофе и расслабляюсь. Мимо проходят люди, беседуя между собой, это очень умиротворяет. Люблю почитать хорошую книгу. Если я в отпуске, то про балет вообще не думаю, работаю в саду. Обо всем забываю. Я выращиваю оливковые деревья, сам давлю масло. Для меня это настоящее удовольствие: сам посадил эти деревья, теперь они дают мне оливки, я их собираю. Представляете, когда потом разливаешь масло по бутылочкам и понимаешь, что все это сделано твоими руками — невероятные ощущения.

— Танцовщики себя обычно берегут: в теннис не играют, на лыжах не катаются, огороды не копают. А вы садом занимаетесь…

— Раньше я тоже себе во многом отказывал, на лыжах не катался, да и времени на это не было. Сейчас мне уже все можно, кстати, в теннис с друзьями играю. Но было прекрасно и тогда, и сейчас. Я ни о чем не сожалею и не хочу вернуться назад. Меня интересует сегодня и завтра, я не живу прошлым. Никакой ностальгии. Когда видишь посты с собой молодым всегда удивляешься — это тоже я? Если живешь в прошлом, то уже не идешь вперед. Когда люди живут только своей памятью, это ужасно.

— Что стоит у вас на книжной полке?

— Маргерит Юрсенар «Воспоминания Адриана» — совершенно невероятная книга. Сейчас читаю роман «Самое сокровенное воспоминание людей» лауреата Гонкуровской премии Мохамеда Мбугара Сарра. А недавно прочитал «Березина» Сильвена Тессона. Французский писатель вместе с русскими друзьями повторяет путь Наполеона из России. Он рассказывает историю этого бесславного отступления, как это пережили войска и собственные ощущения: он этот путь тоже проделал зимой. Романы Кадзуо Исигуро. Первая книжка, которую я прочитал по приезду в Россию, — «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.

— В Большом театре недавно была премьера балета «Мастер и Маргарита». Вы видели, как вам?

— Мне очень понравилось, я получил удовольствие от хореографии, артисты замечательные. Это невероятно сложная история, но Эдвард Клюг смог создать атмосферу, и со мной это сработало. Со спектаклем все очень просто: неважно, понимаешь ты в этом или нет — садишься и смотришь. И тебе либо нравится, либо нет. Когда я был танцором, самый приятный для меня комплимент — когда зрители, впервые пришедшие на спектакль, говорят об эмоциях, которые ощутили во время спектакля. Это, конечно, самое трогательное.

— С какого спектакля начать знакомство с балетом взрослому зрителю?

— Когда вы идете в книжный магазин, как вы выбираете? Что-то привлечет ваше внимание, ваше любопытство. Мое знакомство с балетом началось с «Лебединого озера», когда я уже учился в танцевальной школе при Opera de Paris, в которой я оказался случайно. Так что я не смотрел балет по телевизору и не говорил — «вот этим хочу заниматься», такого не было.

— Вы экстраверт или интроверт?

— В молодости я был более закрытым, но профессия многое во мне изменила. Пока готовишь спектакль, знакомишься с большим количеством людей — и в этом богатство моей должности. Для меня важны человеческие отношения и с артистами, и с хореографами, которые к нам приезжают. Я тоже был танцовщиком, понимаю чувства ребят. Мой кабинет, конечно, не приемная психотерапевта, но важно уметь слушать, давать ответы и принимать решения. И для меня важна обратная связь от зрителей: люди подходят, они сделали над собой усилие, и я очень это ценю. Редко, но иногда говорят, что спектакль не понравился. Что ж, и такое бывает.

— Вы подводите итоги года?

— Итоги не подвожу. Не могу себе представить, что я смотрю на то, что произошло за год, и говорю себе, какой я молодец. Или наоборот: все не так, как я планировал, и вообще все не то. Думаю про будущее.

— Пожелаете что-то читателям на Новый год?

— Чтобы мы уже вышли наконец-то из этой истории с пандемией, чтобы у людей сохранялось желание планировать свою жизнь. И чтобы мы задышали свободно. Я часто говорю об этом артистам — дышите вместе. Когда кордебалет дышит вместе, они будто связаны невидимыми нитями. Словно человеческая магия, которая нас всех объединяет, и эту связь видно через общее дыхание. Это по-настоящему прекрасно.