«Хореограф и критик заходят в бар...» Фабула бородатого анекдота отлично подходит для описания разговора двух профессионалов по разные стороны арт-баррикад: обаятельного хореографа из «Стасика» (Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко), поставившего пластику для танцевальной съемки ELLE, и театроведа из Ирландии Евгении Росато.

ЕВГЕНИЯ РОСАТО Вы занимаетесь и классическим танцем, и современным. Сможете коротко сформулировать основную разницу?

КОНСТАНТИН СЕМЕНОВ Классический танец — это уже сложившаяся эстетическая система, которую мы или принимаем, или отвергаем. Современный — дает свободу, возможность синтеза различных систем. Мы можем, посмотрев на скульптуру, оценить ее красоту. А можем и в обгоревшей коряге в лесу увидеть очарование. Все основано на эмоциональном восприятии.

Эмоции дают вам импульс к творчеству? Или все начинается с идеи, музыки или движения?

Знаете, для этого все должно совпасть. Прекрасный учитель, композитор Юрий Борисович Абдоков, познакомил меня с той музыкой, которую я называю большой и настоящей. Есть мелодии изначально танцевального типа, они легко воспринимаются на слух, на них хорошо ложатся движения.

Такая музыка уже была предназначена для танцев. А взять, например, того же Баха. Как под него можно танцевать? Трудно представить, а оказывается — вполне! И эту возможность дают нам современные техники танца.

Танец: Высший Разум в Свободнейшем из Тел. Айседора Дункан.
Пластичность, объем движений и скоростей... Перед нами раскрываются неограниченные возможности тела, с помощью которых мы можем воплотить на сцене любую музыку.

А если музыки нет? На что тогда ориентироваться? Как воспринимать танец?

Ну, каждый человек и музыку ведь воспринимает по-разному. Танцевать можно и в полной тишине. Скажу больше — и без движения можно танцевать.

На самом деле табурет возник случайно. В современном танце часто много импровизации. Я увидел высокий стул и предложил фотографу: давайте положим танцовщика как бы параллельно горизонту и попробуем с этим поработать. И поставил перед танцовщиком задачи.

Тело танцовщика — его главный инструмент, его должно быть видною. Джордж Баланчин
В данной сцене у него фокус идет от себя, он осязает свои руки каким-то внутренним взглядом. Мы сделали серию кадров, и, мне кажется, получилось здорово и интересно.

Это ваш первый опыт подобной ­коллаборации?

На таком уровне, да. Все очень удачно получилось. Мы много импровизировали, не хотели делать статичные кадры. Это больше в эстетике классического балета — выстроить красивые позы и их зафиксировать.

Здесь же танцоры постоянно находились в движении, с разными скоростями и разными задачами. На белом фоне тело воспринимается в каком-то космическом пространстве, оно парит.

Показ весенней коллекции Christian Dior как раз сопровождался пластическим перформансом израильского хореографа Шарон Эяль. Почему возникает такая потребность во взаимопроникновении двух направлений: моды и пластического танца?

Мир моды рядовым зрителем воспринимается как нечто фантастическое. Через костюм раскрываются идеи и веяния времени, дух эпохи или предвкушение перемен. Если говорить об истории моды, например о временах «короля-солнца», то там тоже были роскошные костюмы, в которых танцевали.

Наверное, это уже тогда был некий синтез моды и пластики, ведь многие формы танца пошли от придворных балов. И если говорить о красочности шоу, то здесь всегда сходятся несколько миров: взять хотя бы шоу Cirque du Soleil. Я считаю, что такая тесная дружба моды и танца прекрасна!

У вас есть хобби?

Сейчас мое главное хобби — помогать жене с детьми: нашему сыну два с половиной года, а дочке всего три месяца. А вообще я люблю печь хлеб: своими руками возиться с живым тестом, с закваской. И вообще, мне нравятся те навыки, которые изначально были необходимы людям, чтобы выживать.

Существует мнение, что, если ты занимаешься чем-то серьезным — наукой, хореографией, это должно забирать все время и ты не можешь смотреть в сторону. А меня это, наоборот, питает. Нельзя же закрыться в башне из слоновой кости и просто общаться с придуманным тобой божеством? Нет, человек должен жить! Искусство только тогда трогает людей, когда они чувствуют в нем жизнь.