Уже больше сорока лет «Спартак» Юрия Григоровича – один из символов Большого. В этом спектакле блистали легендарные танцовщики советской эпохи: Екатерина Максимова, Владимир Васильев, Марис Лиепа, Михаил Лавровский, Наталья Бессмертнова, Людмила Семеняка, Борис Акимов, Светлана Адырхаева. Балет и сегодня обожаем публикой и артистами. Наши современники –  танцовщики конца 20-го начала 21-го – века рассказывают о своей жизни в спектакле.

ЮРИЙ БАРАНОВ: «МАСТЕРСТВО  АРТИСТА  ДОЛЖНО СООТВЕТСТВОВАТЬ  МАСТЕРСТВУ  ХОРЕОГРАФА»

- Как возникла партия Красса в Вашей творческой судьбе?

- В музыку Арама Ильича Хачатуряна я влюбился ещё тогда, когда учился в Киевском хореографическом училище. В Национальной Опере Украины шёл балет «Спартак» (не в версии Григоровича), и дети из училища (в том числе  я) были в нём заняты – танцевали рабов. Лет в тринадцать мама показала мне запись балета «Спартак» Юрия Григоровича – она была без ума от Мариса Лиепы. Мамины восторги, конечно, не могли не повлиять на моё детское сознание –  внимание при просмотре спектакля я  сконцентрировал исключительно на партии Красса, и актёрская энергетика Мариса покорила меня. Выйти когда-то на сцену Крассом, стало моей мечтой.
 Позже я с увлечением прочитал книгу Мариса Лиепы, где он описывает свою работу над образом Красса. Когда пришёл работать в Большой театр в «Спартаке» сначала танцевал партию Гладиатора, и любил её - мне нравилось, что я танцую в маске, потому что это ставило передо мной задачу всё обыграть телом, быть пластически максимально выразительным (кроме того мне нравилось носить на сцене маску, потому что я чувствовал в этом идею – я был рабом-гладиатором, который  вынужден слепо покоряться судьбе, для которого свет жизни давно погас). Перед моими глазами прошли Крассы Александра Ветрова, Марка Перетокина, Владимира Непорожнего, Александра Волчкова, но эталоном остался Марис Лиепа – если я и хотел бы быть на кого-то похожим на сцене, то только на него. Однажды в театре я  сам подошёл к своему педагогу Владимиру Леонидовичу Никонову и предложил ему начать готовить со мной партию Красса. Он, честно говоря, сомневался в моих силах, в том, что я смогу, однако поддерживал моё стремление всей душой – три-четыре месяца мы упорно встречались, поздно вечером (потому что в удобное время все залы бывали заняты), репетировали без концертмейстера, под фонограмму. Было сложно. Честно говоря, я не был уверен в том, что получу спектакль, но тот факт, что я смогу показать свою работу Юрию Николаевичу, которого безмерно уважаю, был для меня сильнейшим стимулом – я пытался сделать возможное и невозможное.

- Как Вы считаете, работа над этой партией как-то повлияла на Вас, как на танцовщика и человека, изменила Вас в чём-то?

- Такие глубокие партии всегда внутренне меняют, потому что ты вдумчиво готовишь себя к жизни в образе: вспоминаешь какие-то истории из своей и чужой жизни, заново осмысляя их,  читаешь литературу по теме, статьи балетных критиков о спектакле в исполнении других артистов, интервью исполнителей партии прошлых лет, ходишь в музеи, смотришь выставки. Когда готовил партию, я очень интересовался историей Древнего Рима.

- Каков характер Вашего героя? Опишите его, как личность. Меняется ли образ на протяжении спектакля.

- Да, развитие, видоизменение образа непременно должно происходить. Помню, когда я танцевал первый спектакль, я весь раскрылся в первом акте, набросился на роль с какой-то агрессией, сразу слишком много израсходовал нервов, сил. И получилось, что первый акт похож на второй и на третий, что все они нарисованы одной краской. Это очень неправильно. Я посмотрел запись, остался недоволен, и в последующих спектаклях постарался исправить ошибку, сделать образ интереснее. В первом акте мне хочется показать Красса удачливым человеком, подчеркнуть тщеславность его натуры – то, что он увлечён властью безмерно. Жажда наслаждений, преклонения, игра во вседозволенность порой превращают его в безумца – Красс перестаёт владеть собой, и сам же опасается этих моментов затмения рассудка, которые делают его уязвимым перед другими. В сцене поединка со Спартаком, когда Красс пытается схватить упавший нож, я не растолковываю этот жест, как нечто умышленное, как проявление подлости, мне просто хочется показать что Красс – не машина для убийства, а человек, который перед лицом смерти также беспомощен и жалок, как многие другие, что это непроизвольный испуг на уровне животного инстинкта. Позже в нём просыпается воин, полководец, патриций – он решает принять смерть достойно. Это настоящее мужское решение, а не красивый жест, поза. Но Спартак его прогоняет – раб прогоняет его!  – для болезненно тщеславного человека, каким является Красс, это хуже смерти. Очень интересен в психологическом плане монолог Красса после изгнания – сильное моральное унижение на некоторое время делает Красса абсолютно неуверенным, сомневающимся в самом себе паникующим человеком, не способным принять решение. Однако, финальная победа его над Спартаком становится плодом именно этого глубокого оскорбления, задушившего сердце жаждой мести. Не исключаю, что психологический портрет моего Красса с течением времени будет меняться…

- Вам симпатичен образ Красса?

- Да. Потому что он очень настоящий, неидеальный. Это человек, у которого есть сильные стороны и слабые стороны, человек, которому приходится с чем-то бороться в самом себе, что-то скрывать от других, и его слабости вполне естественны, понятны. Жизненно даже и то, что именно недостатки Красса помогают ему «быть в центре Олимпа», помогают одержать в конце концов победу над Спартаком. С другой стороны, очевидна и уязвимость триумфа, потому что очевидна уязвимость героя-триумфатора – не сможет завтра он остановить своё мгновенное безумие, проявит неосторожность, изменит ему сила воли, излишне «обнажится» он перед глазами толпы, и вслед за стремительным взлётом грянет оглушительное падение. Красс у Григоровича – не совсем конкретный исторический образ, это обобщённый образ «человека при власти», «везунчика жизни», и образ этот очень типичен.

- Какое значение имеет Эгина в жизни Вашего Красса?

- Она для него женщина, в которой есть то, чего нет в других. И дело, мне кажется, не только во внешней эффектности куртизанки (хотя в отношениях между Крассом и Эгиной присутствует откровенная похоть). Эгина умеет преподнести себя, имеет гибкий ум, она смогла заинтересовать Красса, он видит в ней личность, и она может влиять на него, порой, даже манипулировать. Также Эгина, как каждая умная женщина, способна помочь своему мужчине прийти к победе более лёгким и быстрым путём, ведь она заинтересована в том, чтобы Красс оставался Крассом, она пользуется благами его власти.

- Отношения между Крассом и Эгиной можно назвать любовью?

- Нет. Любовь – это нечто очень возвышенное, очень чистое, всепрощающее…Любви между моим Крассом и Эгиной нет, так как нет абсолютной безусловной привязанности друг к другу, когда люди стали одним целым и разъединить их невозможно. Отношения Красса и Эгины просто взаимовыгодны. Если завтра другая женщина, не Эгина, сможет завладеть вниманием Красса, и убедить, что она нужна ему, Красс оставит Эгину, не ностальгируя о прошлом.

- Вашими Эгинами были Надежда Грачёва и Мария Александрова. Какое влияние каждая из них оказывала на образ Вашего Красса?

- У этих Эгин разный характер. Эгина Надежды Грачёвой идёт за Крассом, он её предводитель в жизни, она преклоняется перед ним не как рабыня, но как беззаветно любящая женшина, и она всегда чуть-чуть в его тени. А Эгина Марии Александровой ставит себя с Крассом на одну ступеньку, и между нами порой даже возникает борьба: кто сильнее – это тоже интересно.

- Красс – отрицательный сценический персонаж. Исполнение отрицательных персонажей на сцене может по-разному отражаться на человеке в жизни (судя по отзывам многих драматических артистов). Кто-то во время репетиционного процесса так входит в роль, что начинает опасаться самого себя. А вот, например, Константин Райкин, напротив, замечает, что после работы над ролью отрицательного героя он «внутренне очищается и становится ещё более неспособным к злу». Ваш вариант…

- Я наверное соглашусь с Райкиным. В каждом человеке есть хорошее и плохое, чёрное и белое. Душа – поле битвы. Когда выходишь на сцену в роли отрицательного персонажа, тот негатив, который накипел в тебе, можно выплеснуть наружу с пользой для дела. Считаю, мне повезло, что я артист.  На сцене для меня возможно то, что невозможно в реальной жизни –  в этом есть дух авантюры!

- Вы добавляли какие-то индивидуальные детали во внешний облик Вашего Красса?

- В балетах Григоровича менять ничего и нельзя, и не хочется, только если грим – каждый артист выбирает то, что больше ему подходит. Я доверил этот выбор моему гримёру, и был абсолютно доволен предложенным ей вариантом. Мне кажется, внешний облик моего Красса соответствует эпохе и классическому образу римлянина. Мне немного подклеили нос, подчеркнули подбородок, скулы, сделав их чуть жёстче и острее.

- Как Вы готовите себя к спектаклю «Спартак»? Как настраиваетесь на выступление?

- Во-первых, я должен быть в прекрасной физической форме – это очень важно. Чтобы психологически было проще на сцене и не было случайных «выпаданий из образа», за два-три дня до выступления осознанно ни о чём не думаю кроме спектакля – постоянно проигрываю балет у себя в голове, ещё раз задаю себе вопрос «зачем?» в отношении каждой позы. В обычной жизни в эти дни у меня, порой, меняется походка, я  даже ловлю себя на том, что иначе смотрю на людей – то есть, с Юрием Барановым я прощаюсь ещё за несколько дней до выхода на сцену патрицием Крассом.

- А в целом о чём спектакль «Спартак» для Вас?

- Если не брать в расчёт линию жизни моего героя, то он  о борьбе людей за свободу, о любви и о надежде.

- А Красс счастливый человек, на Ваш взгляд?

- Да, счастливый. Цель его жизни – иметь больше, чем другие, и он имеет больше, чем другие

- Никогда не возникает сочувствия к Спартаку, когда танцуете спектакль?

- Ни в коем случае. Мой Красс всем бедам Спартака только радуется. Вот если завтра я сяду смотреть спектакль в зрительный зал – тогда другое дело.
- Меняется ли поведение Вашего Красса в сцене поединка со Спартаком в зависимости от того, кто исполняет партию Спартака в конкретном спектакле?

- Да, немного меняется.  Для меня имеет значение степень агрессивности Спартака, от этого зависит и мой эмоциональный пульс.

- Красса можно назвать сильным человеком?

- Да. Слабым людям редко достаётся власть. Мой Красс может давать волю своим эмоциям, но может их останавливать. Он умён, умеет слушать тех, кому доверяет (я имею ввиду Эгину) – только человек, осознающий свою силу, спокойно принимает советы.

- Какими качествами, на Ваш взгляд, должен обладать артист, чтобы достойно исполнять главные партии в спектаклях Юрия Григоровича?

- Отличная физическая подготовка, потому что спектакли тяжёлые. И главное: огромное желание не только танцевать, но мыслить и чувствовать танцем, понять, что танец – это больше, чем просто движение, что это тонкий инструмент, позволяющий вскрыть глубокие тайны философии, психологии, человеческого сознания.

- Ваш любимый момент в спектакле «Спартак»?

- Финал. Он мне очень нравится! Причём, мне довелось исполнять два его варианта. Первые мои спектакли прошли с финалом первой редакции Григоровича – когда Красс выходит на сцену с мечом, и жестом как будто прокалывает тело уже убитого Спартака. Этот финал имеет очень личную окраску – это самоудовлетворение тщеславного Красса. Сейчас Юрий Николаевич поменял финал: Красс гордо выходит с жезлом – символом власти. При таком финале межличностный поединок между Крассом и Спартаком, и человеческие чувства Красса уходят на второй план – в центре внимания Римская Империя – Она – эта мощная машина! а не Красс, её винтик (пусть даже и один из главных) раздавила восстание рабов.

- Вы работали непосредственно с Юрием Николаевичем Григоровичем в репетиционном зале?

- Не очень много, но работал – он приходил на мои сценические репетиции и после делал замечания – в основном, по поводу исполнения жестов, чтобы они были предельно музыкальны. В его спектаклях совпадение музыкальных и хореографических акцентов очень важны – это часть драматургии.

- Вы говорили, что для Вас эталонным исполнителем партии является Марис Лиепа, однако Ваш жёсткий «железный» Красс является скорее антиподом взвинченного, почти сумасшедшего Красса Мариса Лиепы…

- Ну, во-первых, как бы ни нравился артист, прямым подражательством заниматься бесполезно, глупо. Если оценивать с современных позиций технику Мариса, то можно вообще начать придираться, что там он недопрыгивал, здесь недокручивал, но дело, конечно, не в этом – работа этого актёра и танцовщика магнетизирует своей энергетикой, внутренним посылом. Лиепа сумасшедшее харизматичен, он берёт зрителей в плен! – и такая власть над залом – мечта любого артиста.
Я не собираюсь делать Красса таким нервным, таким экспрессивным, каким он был у Мариса Лиепы, потому что на этого персонажа и на его историю в спектакле у меня на данный момент уже сформировался свой взгляд. Но окрасить несколько минут роли (в сцене оргии) этой краской испепеляющего безумия, мне очень хотелось бы – так, чтобы мгновенное бешенство Красса было яркой вспышкой, неожиданной, как для Красса, так и для зрителей, чтобы зритель ужаснулся и не поверил своим глазам! Но пока, думаю, это только моя мечта – я не расстраиваюсь – есть к чему стремиться.

- Исполнять спектакль «Спартак» тяжелее для Вас в физическом или в психологическом плане? 

- Равно. Просто делать набор движений и красиво прыгать в спектаклях Юрия Григоровича не позволительно. Как-то на генеральной репетиции «Ромео и Джульетты» я отлично сделал всю технику партии Тибальда, но после того, как репетиция закончилась, Юрий Николаевич подошел ко мне и сказал: «Если ещё раз так станцуете, это плохо закончится». Второй раз в своей жизни такие слова я услышать не хочу, и не позволяю своей душе лениться.

- У Вас есть какие-то пожелания самому себе в этой роли? Какие Вы ставите себе творческие задачи на будущее?

- Хотелось бы добиться такого совершенства, чтобы однажды во время спектакля ни разу не подумать об усталости, каждое движение сделать так ярко, точно, правильно,  как будто оно единственное во всём балете, чтобы не было ощущения, что, хоть и старался, вышло не совсем то, что ожидал от самого себя. И конечно, счастье артиста в том, чтобы его творчество доставляло равное удовольствие ему и зрителю. Чтобы то, что ты проговариваешь про себя, слышал зритель. Чтобы твой танец был также понятен зрителям, как речь, и не возникало бы разночтений, не было ситуации «глухого телефона» между сценой и залом.

- Как Вы думаете, в каком возрасте балетный артист дозревает до физически и драматически сложных партий балета «Спартак»?

- Я доволен, что исполнил партию Красса, когда мне исполнилось тридцать, так как чувствую, что раньше не смог бы сделать это убедительно. Но считаю, любую партию в любом балете можно исполнять и в очень раннем возрасте, если артист внутренне, эмоционально готов и у него есть к конкретной партии особая физическая предрасположенность – здесь ярким примером будет Иван Васильев, исполнивший Спартака в девятнадцать лет.

- Как вы думаете, балет «Спартак» - вечный спектакль?

- Да. Этот спектакль -  шедевр, который люди всегда будут хотеть видеть, и в котором всегда будут открывать для себя что-то новое, он держит эмоции зрителей на высшем градусе, превращая сцену и зал в одно целое.

- Как Вы думаете: от исполнителя многое зависит в этом спектакле?

- Многое. И с одной стороны быть хорошим исполнителем спектаклей Григоровича очень легко, потому что артисту помогает всё: музыка, хореография, декорации, костюмы, работают на то, чтобы ты полностью раскрылся, их гармоничное сочетание рождает идеальную атмосферу для вдохновения. Но с другой стороны, это очень сложно и ответственно: мастерство артиста должно соответствовать мастерству хореографа.


ПАВЕЛ ДМИТРИЧЕНКО: «СПАРТАК» - ЭТО БАЛЕТНЫЙ КОСМОС! ВСЕ ХОТЯТ ТУДА СЛЕТАТЬ!» 

- Когда Вы впервые увидели балет «Спартак»? Мечтали ли Вы в годы учёбы в хореографическом училище станцевать главную партию в этом знаковом для Большого театра спектакле?

- Балет «Спартак» в видеоварианте с Владимиром Васильевым и с Марисом Лиепа и в я увидел только в 18 лет. И приблизительно в этом же возрасте увидел спектакль на сцене Большого. Раньше я ничего не смотрел, потому что был очень бедовым парнем и абсолютно не испытывал к балету фанатического влечения. В балет меня отдали родители (танцовщики Ансамбля Моисеева), а я, как самый нормальный пацан, любил футбол и бокс. Параллельно с учёбой в хореографическом училище ходил на тайский бокс и таекван до.
- Хорошая предыстория для будущего Спартака…
- Да. Занятия спортом параллельно с хореографией сделали меня сильнее и мужественнее.
- И как всё-таки партия Спартака возникла в Вашей творческой судьбе? Как проходил репетиционный процесс перед дебютом?
- Хочу заметить, что изначально я начал репетировать Красса с педагогом Бырыкиным Виктором Николаевичем. Я считал и считаю, что эта партия мне очень подходит по темпераменту, внутренне хорошо понимаю этот образ и вижу себя в нём на сцене. Репетиции продолжались около двух недель, потом были приостановлены на время (причину сейчас уже не помню).
- А как Вы мыслите себе этот образ?
- Красс для меня человек нервный и безжалостный, который не останавливается ни перед чем, через всё перешагивает, всё время идёт вперёд – к своей цели. Мне интересна эта партия, и я очень хотел бы когда-нибудь всё-таки станцевать её.
- Но как же вышло так, что зрители увидели Вас на сцене не в роли Красса, а в роли Спартака?
- Работать над партией Спартака мне предложил второй мой театральный педагог Василий Степанович Ворохобко, предварительно согласовав вопрос с Юрием Николаевичем Григоровичем. Я, честно говоря, был изумлён. Сказал: «Да что Вы, Василий Степанович? Мне кажется, это не моя партия». На что он ответил: «Начнёшь репетировать и поймёшь, что она очень тебе подходит. Я всегда верю словам моего педагога, знаю, что плохого он не посоветует, поэтому репетиции начал.
Я очень хорошо помню первую репетицию – первые попытки исполнить монолог с цепями – я одел цепи, сделал буквально пять-шесть движений,  и они начали мне мешать, потому что раньше я никогда не работал на сцене с предметом. После двух минут монолога Спартака я физически так уставал, что сбивалось дыхание, я говорил Василию Степановичу: «Это невозможно!» А он так спокойно-спокойно подбадривал меня: «Можно, можно…»  Так прошли где-то две недели, и вот помню, пришёл я в один из дней в репетиционный зал, музыка заиграла и… всё прояснилось. Музыка и хореография соединились в одно целое, и стало так легко!  Потом на Верхней сцене фрагменты из балета мы показали Юрию Николаевичу – он одобрил. Готовили мы долго, так, как и следует готовить сложные ведущие партии в балетах: начали в конце одного сезона. продолжили в следующем. Я не понимаю, когда на сцену выскакивают Базили, Альберты, Зигфриды, которые только порядок выучили за две недели и гримом намазались.  Мы с Василием Степановичем прежде всю партию продумали, а потом только я вышел на сцену.  В плане хореографии равнялись на первоисточник – это очень важно, так как несколько лет живущий спектакль напоминает, порой, факт, искажённый сплетнями – каждый из исполнителей норовит добавить в него что-то своё, и оригинал блекнет, обрастая ненужными деталями. За образец мы брали первого исполнителя партии Владимира Васильева, а также Ирека Мухаммедова. И я, конечно, читал роман Рафаэлло Джованьоли, пересматривал фильм с Керком Дугласом. Мой дебют в партии Спартака состоялся на сцене Краснодарского театра оперы и балета Юрия Григоровича. Юрий Николаевич пригласил меня и мою партнёршу по спектаклю Спартак Анну Никулину исполнить первый акт спектакля, посвящённого памяти художника Симона Вирсаладзе (спектакль исполняли три пары – каждая по акту). Это было приблизительно за месяц до нашего с Аней дебюта в Москве, и мы благодарны Юрию Николаевичу за то, что он дал нам, как молодым артистам, возможность попробовать свои силы перед публикой. Дебютируя уже на сцене Большого театра, мы чувствовали себя увереннее.
- Работа над технической и образной стороной партии шла одновременно?
- Да. На первых порах это было очень сложно, но в спектаклях Юрия Григоровича по-другому нельзя – не только тело артиста должно жить, но и душа – через твои глаза зрители должны её видеть.
- А Ваш образ меняется от спектакля к спектаклю?
- Да, потому что я стараюсь жить на сцене, по-настоящему чувствовать состояния своего героя, а не играть. Когда ко мне подходят педагоги и говорят, что мои спектакли вчера и сегодня получились не похожими друг на друга, мне приятно – это лучшее подтверждение того, что душа и сердце поработали. С одной стороны, я естественным образом наделяю героя какими-то своими личными чертами, с другой стороны, Спартак, как герой, как человек, став частью моей души, воспитывает меня и преображает – у нас происходит взаимовлияние. И чем больше я танцую спектакль, тем мне становится интереснее, потому что всё меньше трачу время на нервы, всё больше сосредотачиваюсь на человеческой истории и всё отчётливее понимаю, что каждое движение моего героя поставлено не случайно, а гениально продумано Григоровичем.
- А физически эта партия продолжает быть для Вас сложной?
- Я мужчина. Мне не нравится ныть. Мне нравится преодолевать трудности. Балет «Спартак», сколько его не танцуй, легко даваться не будет – люди на этом спектакле ломаются, потому что идёт физическая нагрузка на износ, теряют по пять-шесть килограмм после выступления, но продолжают танцевать – тяжело! всем исполнителям спектакля тяжело! Но «Спартак» – это балетный космос! Туда хочется слетать!
- Расскажите о своём Спартаке. Какой это человек?
- Справедливый, независимый, имеющий обо всём своё мнение, умеющий добиваться поставленных целей. Он не боится жить так, как хочет, и вообще ничего не боится. Но это спокойная, невызывающая смелость. Я не вижу Спартака бешеным фанатиком – «всех убью, всех порежу», считаю, что весь огонь у него спрятан внутри, в закрытых глазах. Он человек сильный не только физически, но и духовно! – не будь он таким, за ним бы, грубо говоря, не пошла такая орава рабов. Спартак и лирический герой также – в его отношении к Фригии много нежности и романтики. И конечно, у него щедрая милостивая душа – он не убивает Красса, когда ему предоставляется такая возможность, а отпускает, говорит ему: «живи!» Цель Спартака не убить, не завоевать, а спасти, освободить. Именно за жизнь людей он борется, и в диалоге с врагом также не отступается от своих моральных принципов.
- Роль Спартака изменила Вас как человека и как творческую личность?
- Как человека изменила. Я стал намного спокойнее – понял, что когда человек держит всё внутри, не идёт открыто на конфронтацию и не кричит, он гораздо сильнее. Стал по-хорошему хладнокровно разрешать все конфликты, которые случаются в жизни.
- А в целом о чём спектакль «Спартак»?
- О борьбе. За справедливость. За кем правда – тот всегда выигрывает. Физически, Спартак, может быть, он проиграл, но память о нём жива до сих пор, он стал одним из первых борцов за свободу человечества, сам умер свободным человеком и дал возможность последовавшим за ним бывшим рабам, почувствовать себя людьми, имеющими право выбирать. Сейчас мы с трудом можем представить, что такое рабство. А ведь это очень страшно! – никогда нельзя сделать то, что хочешь, можно только выполнять чужую волю, противную тебе. Люди из армии Спартака шли за ним по зову сердца – они делали то, что хотели, а значит, пусть ненадолго, но ощутили, что такое ЖИЗНЬ.
- На Ваш взгляд, балет «Спартак» актуален? Современен?
- Он актуален Всегда! Этот балет стал классикой. А классика не может устареть, сколько бы ни появлялось одноактных балетов современных западных хореографов. «Спартак» – сюжетный балет – людям это интересно в любые времена, потому что понятно. Благодаря грамотно выстроенной драматической линии спектакль смотришь на одном дыхании: не замечаешь, как прошёл первый акт, и уже хочешь посмотреть второй, второй проходит, поскорее хочешь увидеть третий. И этот балет по-настоящему демонстрирует мощь мужского танца! – нет разницы в какой стране его показывать – в России, за рубежом – он имеет исключительный успех у публики. За границей «Спартак» Григоровича, как один из символов московского Большого балета, вообще всегда ждут особенно – зал бывает переполнен, и зрители не стесняются бурно проявлять восторг – я исполнял партию Спартака на гастролях балетной труппы в Лондоне в 2010-ом году и испытал это на себе.
- А сюжет балета как-то перекладывается на наше время, как Вы думаете?
- Конечно. Всегда в любые времена есть власть, которая хочет подмять под себя всех. Тот, кто находится у власти, уже имея всё, хочет, однако, всё больше и больше – в конечном итоге болезненная безудержность в желаниях властьимущих провоцирует недовольство подчиняющихся людей  – организуются революции большие и малые. 
- Какое место в жизни Спартака занимает Фригия?
- Первое. Она его талисман любви, веры, удачи, она часть его самого. Если смотреть на вопрос философски, Спартак и Фригия – это один человек из двух тел.
- Расскажите о чувствах Вашего Спартака в тот момент, когда происходит раскол его армии.
- В этот момент он не думает о себе, не боится погибнуть. Он переживает только за народ, который повёл, который ему поверил, потому что совершенно отчётливо понимает: к той цели, ради которой всё было начато, невозможно прийти порознь. В какой-то степени Спартака мучают даже и безосновательные упрёки совести – он винит себя в том, что не смог удержать людей, возможно, ошибся в чём-то…
- Спартак заранее предчувствует свою смерть?
- Да. Об этом, я думаю, адажио с Фригией  у палатки – именно о предчувствии скорого расставания навсегда. Спартак и Фригия понимают, что прошла их последняя ночь, и наступило их последнее утро. Когда Спартак сажает Фригию себе на плечо, мне кажется, он в состоянии человека, который перед смертью видит всю свою прошлую жизнь и обострённо чувствует красоту мира. Весь этот мир, неожиданно прекрасно открывшийся, Спартак хочет показать и подарить своей любимой – Фригии. И заканчивается этот дуэт просто объятиями – сильными… последними…
- В образе Вашего Спартака очень сильно просматривается момент самопожертвования героя, он действительно кажется прообразом Христа. В некоторых спектаклях Ваш Спартак даже бросает оружие перед тем, как его тело пронзят копья, и делает это с выражением святой безбоязненности, счастливого всепрощения и снисхождения к людской слабости.
- Да. Я уже говорил, он ничего не боится – не боится целой армии Красса, нападающей на него одного, смело принимает смерть. Для меня он антипод подлого трусливого Красса, который, трясясь за свою жизнь и наплевав на понятия о чести воина, пытается завладеть потерянным оружием, в честном поединке один на один со Спартаком.
- Вы встречались с Юрием Николаевичем Григоровичем в репетиционном зале?
- Да. У нас было четыре репетиции перед моим выступлением в Краснодаре. Партия была уже в техническом плане полностью готова, и мы с Юрием Николаевичем в основном рассуждали об образе. Юрий Николаевич говорит, очень правильные, умные вещи – его высказывания гениально красивы! Если бы рядом с нами во время репетиций стоял диктофон, можно было бы, прослушав  разговор, составить сборник цитат  о балете, как об искусстве, и просто о жизни. Диктофона рядом не было. Но наши разговоры внутренне обогатили меня, что-то во мне изменилось в лучшую сторону, и на сцену через четыре дня я уже выходил немного иным человеком. Юрий Николаевич действительно помог родиться моему Спартаку.
- Посмотрев спектакль, Юрий Николаевич одобрил Вашу актёрскую интерпретацию роли?
- Если бы Юрию Николаевичу не понравилось моё исполнение, следующий раз я бы уже в этой партии на сцену не вышел – неписаный закон.

ЕКАТЕРИНА КРЫСАНОВА: «КАЖДЫЙ СПЕКТАКЛЬ ДАЁТ МНЕ НОВОЕ ЧУВСТВО СВОБОДЫ»

- Вы помните, когда впервые увидели балет «Спартак»?

- В театре посмотрела, когда училась в хореографическом училище на старших курсах. До этого видела видеозаписи фрагментов спектакля с участием Владимира Васильева, Михаила Лавровского, Мариса Лиепы.

- В годы учёбы у Вас была мечта станцевать одну из главных партий в этом балете?

- Если честно, в то время было страшно на такое замахнуться! Я просто подумала, что это потрясающий спектакль, и что артистам, которые исполняют его, крупно повезло!

- Какая женская роль больше приглянулась при первом просмотре: Эгина или Фригия?

- Всё зависит от исполнительниц. Тогда на меня произвела впечатление именно Эгина, показалось, что эта партия ярче. Но есть балерины, которые и Фригию могут станцевать так, что хочется её именем назвать балет – например, Людмила Семеняка.

- Равнялись ли вы на кого-то из предыдущих поколений исполнителей-предшественниц?

- Я многих исполнительниц смотрела – было интересно. Но мне очень повезло – перед глазами живой пример – мой театральный педагог Светлана Дзантемировна Адырхаева – одна из первых исполнительниц партии и потрясающих исполнительниц! Светлана Дзантемировна имела желание, чтобы моя Эгина повторяла первоначальную хореографическую форму партии. Она показала мне в репетиционном зале всё-всё! – именно тот вариант текста партии, который был сделан Григоровичем для премьеры балета в 1968-ом году (без последующих видоизменений, сделанных другими артистками), исполнявшими Эгину позже). Объяснила мне нюансы танца, поз, взглядов, помогла моему телу начать работать в стиле этого спектакля – от головы до мизинчика.
Помимо того, что Светлана Дзантемировна сама рассказывала мне много, я постоянно задавала ей вопросы – бесконечные «почему», связанные, в первую очередь, с хореографической драматургией спектакля, значением всего, что я должна делать на сцене. И мой педагог отвечала мне словами Юрия Григоровича, которые когда-то говорились ей, и которые, конечно, она хорошо помнит до сих пор. И несмотря на то, что мой дебют в партии прошёл, наши диалоги продолжаются, мы продолжаем вместе заново открывать эту партию.

- Расскажите, как проходил процесс подготовки партии?

- Инициатива подготовки мною партии Эгины исходила от моего театрального педагога – Светланы Дзантемировны Адырхаевой. Мы потихоньку, никуда не торопясь, начали разбирать хореографический текст, рассуждать о роли. Затем я станцевала второй акт балета на юбилейном вечере Светланы Дзантемировны. Но мыслей о том, чтобы в ближайшее время исполнить весь балет ни я, ни мой педагог не допускали. И вдруг позвонил Юрий Николаевич и сказал, что через 10 дней я могу танцевать спектакль – честно, я ещё не чувствовала себя способной сделать это: Эгина – это очень сложная партия, добиваться совершенства её исполнения нужно годами. Уверенность вселила в меня Светлана Дзантемировна – мой помощник всегда и во всём. Мы очень внимательно продумали, проработали оригинальные пластические рисунки роли. Ведь пластика Эгина сильно отличается от той пластики, которой требуют традиционные классические спектакли, такие как, Щелкунчик, Спящая красавица, Лебединое озеро. В исполнении должен присутствовать стиль, присущей спектаклям Григоровича и стиль, присущий именно этой партии – она очень специфична. В танце Эгины не должно быть «мелких» или «сухих движений». У неё, если выражаться образно, «масляный танец», широкий – он «течёт», одна поза переходит в другую плавно и незаметно. Эта хореография потрясающе музыкальна, и мне, как её исполнительнице, это доставляет большое удовольствие.

- Как Вы мыслите себе образ Эгины?  Какая это женщина, какой человек?

- В первую очередь образ Эгины – это образ женщины определённого времени. Эгина не может быть похожа на меня: она по-другому воспитана, у неё другие цели в жизни. Но моя задача, как артистки, впустить иную душу в свою душу, переосмыслить то, что было когда-то, и сделать героиню другой эпохи понятной и близкой сегодняшнему зрителю – я очень надеюсь, что в какой-то мере мне это удаётся.

- Как развивается Ваш образ Эгины  в течение спектакля: меняется он или остаётся неизменным? Логика поступков Вашей героини. Расскажите, как Вы видете образ своей Эгины.

- Моя Эгина женщина с характером, сильный духом человек. То, что она избранница – то есть, приближена к мужчине, занимающим важное положение в обществе, возлагает на неё большую ответственность – просто красивой ей быть мало, она должна отличаться от других, быть «выше» других (в широком смысле этого слова). Некоторые склонны считать Эгину законченной эгоисткой, но это не про мою героиню. Моя Эгина достаточна искренна в своих чувствах к мужчине, она предана Крассу и помогает ему не только из мелочного расчёта. Однако не подумайте, что я делаю из неё ангела – это не так.

- Образ Вашей Эгины меняется от спектакля к спектаклю?

- Да. «Спартак» - это такой балет, в котором обязательно нужно выходить на сцену, репетиции  в зале всё-таки не дают настолько правильных ощущений, какие дают прожитые на сцене спектакли, потому что спектакли Григоровича  это, в первую очередь, театральное действо. Вся окружающая обстановка: свет, музыка, костюмы, декорации, непрерывное драматическое действие, реакции партнёров помогают осмыслить заново каждый жест, лучше понять мысли и чувства героини – каждый спектакль даёт мне новое ощущение свободы, моё тело всё легче откликается на предложенную пластику и получает наслаждение, я всё больше живу, а не играю на сцене, позволяю себе всё больше  импровизаций, не выходя, конечно, за рамки канонического текста партии.

- Ваша любимая сцена в спектакле?

- Очень люблю третий акт спектакля: монолог своей героини и сцену разложения.

- Для Вас важен контакт с партнёрами на сцене?

- Конечно. Очень приятно ощущать единение от участия в одном действе, чувствовать, что твой партнёр, образно говоря, не «где-то там далеко», а здесь, с тобой, что мы люди, закрученные на сцене в одну жизнь.  В спектакле четыре главных героя, и я считаю, важно, чтобы каждый из нас был лучше другого – только тогда спектакль будет по-настоящему интересен нам, исполнителям, и конечно, зрителям в зале. К успехам партнёров я никогда не ревную. Мне нравится, когда рядом красивые эффектные танцовщики – они дают импульс, зажигают тебя своей искрой.

- Меняется ли Ваша Эгина в зависимости от того, какой рядом с ней Красс?

- Естественно. Они в прямом и переносном смысле руку подают по-разному. А я, соответственно, в ответ кладу руку по-другому. Это не значит, что я очень сильно подстраиваюсь и меняюсь на каждом спектакле, как хамелеон. Но ведь даже в жизни невозможно общаться одинаково с разными людьми – у каждого свой характер, поведение, темперамент. На сцене происходит такой же поиск гармонии в отношениях, и с каждым Крассом я невольно становлюсь немного иной.

- А о чём спектакль «Спартак» для Вас?

- «Спартак» – спектакль о людях, в нём всего есть понемножку – он и о предательстве, и о любви, и о том, что мир в любые времена рождает таких сильных личностей, за которыми хотят идти другие, которым хочется верить без насилия и без принуждения, и которые  способны совершать нечто великое.
- Ваше отношение к исполнению отрицательного персонажа в спектакле – чем это может быть интересно артистке?
- Ну, во-первых, балет «Спартак» - это не сказка, и для меня здесь нет конкретного деления на чёрное и белое, плохой-хороший, добрый-злой. Люди бывают разные, и имеют разные жизненные ценности.  Когда я исполняю партии Эгины во мне просыпается азарт игрока. Ведь я точно знаю, что зрители в зале уже прочитали в программке краткое содержание балета, очень переживают за правое дело Фригии и Спартака и не любят Эгину за то, что она «хорошо пристроилась» – любовница высокопоставленного лица, наглая, сексуальная, хитрая.  А я должна исполнить партию так, чтобы зрители всё-таки против собственной воли полюбили мою героиню – представляете, как сложно! Чтобы эта артистическая миссия удалась, я должна быть просто сверххаризматичной на сцене!

- На Ваш взгляд, зачем спекталкь «Спартак» нужен современному зрителю?

- Нужен затем же, зачем нужен и фильм «Спартак» с Керком Дугласом. Балет «Спартак»  – это классика жанра. Реальные исторические события в ярком увлекательном изложении  всегда интересны людям.

- Партия Эгины изменила тебя в чём-то как артистку и как человека?

- Не могу сказать, что изменила, но в артистическом и физическом плане очень раскрепостила меня – после того, как я осилила тяжелейший трёхактный спектакль «Спартак», где для артиста все акты равнозначны по нагрузке – физической и драматической, где нет времени «просто походить, посидеть», и на последнем издыхании нужно совершать что-то физически неописуемо сложное, я легче и свободнее чувствую себя во многих других спектаклях репертуара. И, хоть это может показать странным, исполнив эту партию, я приобрела интересный опыт, как человек – мне кажется, будто я прожила что-то новое в реальной жизни и стала чуточку мудрее.

- Возраст для исполнительницы партии Эгины имеет значение, как Вы думаете?

- Мне кажется, любую партию лучше танцевать в молодом возрасте (но имея за плечами кое-какой сценический и жизненный опыт, не сразу после школы), потому что в таком случае есть время совершенствоваться. Не было такого, чтобы я была абсолютно довольна своим спектаклем, всегда есть возможность сделать что-то лучше – и когда ты начинаешь жизнь в спектакле в юном возрасте, у тебя больше шансов приблизиться к «почти идеалу».

- Вы добавляли какие-то детали к костюмы Эгины, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность?

- Я одеваю очень красивые серёжки, которые не одна из современных Эгин больше не носит – мне передала свои «по наследству» Светлана Дзантемировна Адырхаева. Серёжек у меня три пары – на каждый акт разные,  и без преувеличения могу сказать, что этот элемент внешнего образа очень влияет на сценическое ощущение себя – сразу иначе держишь шею, меняется посадка головы, спина чувствует себя по-другому, и танец становится более женственным, эротичным. Образ причёски моей Эгины тоже тщательно продумывался – Светлана Дзантемировна приносила разные рисунки, фотографии и мы вместе с мастером, который обычно готовит меня к выходу на сцену, думали, решали, что мне подходит больше. А костюмы моей Эгины делались с точно в соответствии с костюмами времён премьеры – Светлана Дзантемировна специально для меня привезла свои костюмы из осетинского музея.

- Были ли у Вас встречи с  Юрием Николаевичем Григоровичем в репетиционных залах?

- Конечно. Когда я начала готовить партию, он приходил посмотреть, как идут процесс работы – подправил какие-то нюансы, что-то подсказал, что-то поменял – время идёт, и он тоже сейчас что-то пересматривает в своих балетах. Потом он приходил смотреть мои первые «прогоны» спектакля целиком.

- Можете вспомнить какие-то конкретные ценные рекомендации Юрия Николаевича.

- Иногда он мало говорит, но нужно просто широко раскрыть глаза и очень внимательно смотреть. Я, конечно, была уверена в том, что он, как постановщик спектакля, может здорово показать партию Спартака, Красса, но то, что он может здорово показать партию Эгины для меня, честное слово, стало открытием! Я смотрела на Юрия Николаевича и понимала, что Эгина родилась и выросла в нём. Он мужчина, но первоклассно чувствует и понимает женскую роль.
- Так как Вы уже «пожили в спектакле», наверняка, можете сказать: что требует от артистки партия Эгины, какими качествами физическими, внутренними артистка должна обладать, чтобы успешно исполнять её?

- Если говорить о физических характеристиках, то помимо стандартного балеринского набора: шаг, прыжок, вращение, невозможно без красивых линий, изящных длинных рук и ног. Если же говорить об образе: табу этой партии – внутренняя пустота Нутро балерины не может быть мёртвым – она должна нести на сцену состояние души, должна быть наполнена чувствами, мыслями, настроениями. Каждый танец Эгины, пластический монолог или диалог – это выход через тело живых реально ощущаемых эмоций.

- Что Вас вдохновляет на творческие поиски?

- Не могу похвастаться, что перед каждым спектаклем я хожу  в музей и в конкретных исторических знаниях черпаю вдохновение. Скорее, меня вдохновляет красота в любом её проявлении: красота природы, людей, одежды. Люблю уехать чуть подальше от Москвы – это очень расслабляет, настраивает на созерцательный лад и помогает мне потом, вернувшись в Москву, творить.

- Как Вы настраиваетесь на спектакль?

- Я не люблю «влетать» в спектакль. Для меня главное, чтобы я заранее знала точную дату выступления, и чтобы у меня было достаточно времени на то, чтобы как следует себя подготовить, войти  в этот действительно нелёгкий образ, пластику – когда я всё «выстрою» на репетициях, на сцене бывает намного легче. А как настраиваюсь? Ни прочитанная книга, ни просмотренный перед спектаклем фильм не смогут настроить меня так хорошо, как настраивает театр. Я прихожу за кулисы – и нужное настроение рождается. Слышу первые аккорды музыки, потом вижу на сцене «Триумф Рима» (эмоционально мощная картина!) смотрю спектакль дальше – картину «Рынок рабов», монолог Спартака, проникновенный дуэт Спартака с Фригией…   – костюмы, свет, энергия действия, происходящего на сцене, «включают в историю», превращают меня в Эгину задолго до первого появления в образе на сцене. На сцену я тоже выхожу сначала только как наблюдательница (в картине «Пир Красса» созерцаю танцы других). Когда же наконец получаю возможность сама высказаться танцем, для меня это долгожданный выплеск в общее действие своих артистических эмоций.  
- Влияет ли как-то на настроение, на создание Вашего образа Эгины декорационное оформление спектакля?

- Да. Например, мне очень нравится момент, когда в третьем акте я пробираюсь  в палатку рабов – при помощи света на сцене создаётся загадочная мрачноватая атмосфера – мне представляются вокруг какие-то горы, пещеры, и интригует ощущение опасности.

- Вы смотрите выступления других балерин театра в партии Эгины?

- Да. Я наблюдаю, и замечаю в каждой из них свои достоинства, с чем-то порой бываю не согласна. В нашем театре нет одинаковых артистов, и это интересно!

- Вы хотели бы исполнять эту партию на протяжении всей творческую жизнь?

- А почему нет? Мне кажется это будет интересно как для меня, так и для зрителей, потому что наверное моя Эгина будет меняться вместе со мной.