Перед премьерой его балета «Жар-птица» на музыку Стравинского в венской Volksoper австрийская пресса иначе как международной звездой 30-летнего Андрея Кайдановского не называла. Он тут свой не только потому, что ставит и танцует в Вене, но и потому, что «укоренился»: по-немецки говорит без акцента, а жизнь делит с «национальным достоянием»: подруга Андрея, солистка балета Венской оперы Ребекка Хорнер в прошлом — «ребенок-кинозвезда». Фильм «Мой дедушка — лучший» с ее участием — культ в Австрии не меньший, чем в России фильмы с Кайдановским-старшим. В 2016 Андрей Кайдановский получил в Германии престижную Танцпремию в категории «Будущее». Тогда же самый первый его российский проект — спектакль «Чай или кофе?» в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко попал в шорт-лист фестиваля «Золотая маска» сразу в двух номинациях: «лучший спектакль современного танца» и «лучший хореограф». О том, как он оказался в Австрии, почему там задержался и на каком языке читает книжки его пятилетняя дочь, Андрей Кайдановский рассказал берлинскому обозревателю «Ленты.ру» Ольге Гердт.

«Он называл меня "Чкалов" за то, что подыхаю, но не сдаюсь»

Не так давно завершилась «Золотая маска» — вы приезжали на финальную церемонию?

Да. Я ведь совсем не знал, что это за премия, было любопытно. Тем более что критика на «Чай или кофе?» была хорошей и мне сказали: «у тебя есть шанс». Приехал, сел в зале, вижу: wow, такое шоу! Почти что «Оскар». Я с удовольствием на все это посмотрел. Сбежал, правда, быстро. Рядом со мной девчонки были из «Стасика» и после танцчасти они сказали: «все, уходим». И правильно сделали, потому что церемония долго еще продолжалась. Но было интересно, правда. Люди выходят на сцену, много говорят. Слава богу, мне не пришлось этого делать. (Смеется.) На себя посмотрел — никогда не видел свое лицо таким крупным планом!

Не расстроились, что ничего не получили?

Абсолютно!

Ну да, вы в Вене, там все хорошо. А тут, между прочим, когда «Маску» раздают, реки крови проливаются. Столько страданий: кому дали, кому не дали, справедливо, не справедливо.

Ну, насчет Вены я бы не сказал, что там все хорошо. Мне кажется, в Москве, в России, интерес к театру и к чему-то новому намного больше. В Европе как-то уже все ко всему привыкли.

Вы родились в Москве, но с 16 лет живете в Австрии. Как так вышло?

Мама (солистка балета Большого театра и специалист по старинной хореографии Наталья Кайдановская — прим. «Ленты.ру») отправила. Надо было уже что-то делать со мной. Из московской Академии балета меня выгоняли дважды, в актерской школе я тоже не задержался… По-настоящему меня интересовали только машинки — постоянно рисовал их в тетрадках, придумывал новые модели и хотел пойти работать в автомастерскую. Надо же было с чего-то начинать карьеру дизайнера? А потом родилась сестра, и мама решила: хватит, пусть сам уроки берет. И отправила в балетную академию в Санкт-Пёльтен.

Где это?

Маленький городок в Австрии, деревушка практически. Я там быстро приуныл: я ведь никогда не хотел быть балетным артистом, меня в училище привели «папину фигуру исправлять». И что я тут делаю? Перспектив я не видел. И тут в Санкт-Пёльтен, в их новый красивый театр на гастроли приехал Нидерландский театр танца — NDT, и всей школой нас туда отправили. Я ничего не запомнил, кроме номера в постановке, — я потом посмотрел имена в программке — Пола Лайтфута и Сол Леон. Короткий, минут на пять, но мне хватило. У меня был шок.

Я как в бездну заглянул и понял, что танцевать можно что угодно, под что угодно, как угодно и чем угодно. Я увидел потенциал, понял, что танец можно расширять во все стороны. Хореография Лайтфута и Леон была даже не на музыку, а на текст, артисты кривлялись, делали что-то с лицом — меня это так завело! Это был второй культурный шок в моей жизни после того, как я еще в Москве попал на выпускной актеров Щукинского училища. Они что-то такое безбашенное, легкое делали — кто-то черепахой полз через сцену, и все прочее в том же духе. Такие маленькие абсурдные вещи, но крышу мне снесло.

Балет «Жар-птица»
Фото: Wiener Staatsballett / Ashley Taylor

То есть задержаться в балете вас мотивировали Лайтфут и Леон?

Частично. После Санкт-Пёльтена я попал в Штутгартскую балетную школу к педагогу Петру Пестову, который со словами «стопы есть — остальное сделаем», взял меня сразу в выпускной класс. Там были взрослые ребята с конкурсов и я снова оказался самым маленьким, самым слабеньким. Но я был в одной из лучших школ мира, в классе лучшего в мире балетного педагога. И какой был смысл в такой ситуации делать что-то меньше чем на 100 процентов? Я понял, что дело только за мной. Поэтому я закрыл рот и начал вкалывать. Да так, что мне плохо после уроков делалось. Пестов прозвал меня Чкалов за то, что я такой самоубийца, подыхаю, но не сдаюсь. Через полгода, правда, я и оттуда вылетел.

И приземлились?..

В школе при Венской опере. После Пестова, наверное, было все неплохо и меня взяли. После школы я получил контракт «артиста кордебалета», и в четвертый мой сезон в Опере на постановку приехали Пол Лайтфут и Сол Леон. Балет только что возглавил Мануэль Легри (экс-премьер и звезда Парижской оперы эпохи Рудольфа Нуриева — прим. «Ленты.ру») и он выставил нам сразу десять премьер. Мы были «в мясо». Легри же «нуриевец», ему — солист ты, не солист — все равно, все должны пахать.

Одной из премьер была постановка Лайтфута и Леон. Я прошел кастинг. Ничего не ждал. Отлично, думаю, посижу на репетициях. И вдруг вижу себя в списке: в постановке заняты четверо и один из них — я! Они сами меня выбрали! Я был так счастлив! Сол приехала позже, а Пол оказался очень веселым парнем, Мы много общались, обедали вместе. Мне понравилось, что они не рассказывают историю, а обозначают какие-то ее «углы»: тут как в сериалах, тут как будто «чужой» в теле. Все очень конкретно по движению. Это мне близко.

Это тогда вы решили тоже что-нибудь поставить?

Это не я, это бабушка. Она узнала, что в Вене есть такой Клуб любителей балета — очень влиятельный, со своей премией, журналом. И они создали программу «Молодые хореографы», в рамках которой артисты венского Staatsballett могут показывать свои первые постановки. Она спросила: «А ты сможешь?» Убедительной отмазки я на тот момент не нашел, поэтому решил: ладно, сделаю, она и отстанет.

Но про что? Поставлю на парней. Я же — парень. Один будет слабенький — я же слабый. А сколько парней? Один — мало, четыре — много, поставлю на троих. Так получился номер Drei Unbekannte («Три незнакомца») про разные недостатки одного человека. Я показал его, критика была очень хорошей. Ко мне подошел главный драматург Оперы и сказал: «Делай дальше». Следующим был номер уже на девочек — Dolce Vita, после которого Легри предложил сделать балет «Петя и волк» Прокофьева для программы сказочных спектаклей. Я спросил: «А "Гадкого утенка" можно?» Он сказал: «Ок, делай».

«Моя необразованность — мой плюс»

С Лайтфутом и Леон вас еще раз свела афиша последней «Золотой маски», и она же разделила. Их постановка оказалась в разделе «балет», а ваша в «современном танце». Сами вы ощущаете себя больше на какой территории — танца или балета?

Когда делал первую вещь, в голове сидели и этюды щепкинцев, которые меня так поразили, и детство, которое я провел за кулисами Большого театра. Я все думал: как можно примирить эти крайности? Театр и танец, перформанс и балет? Я все еще пытаюсь найти этот баланс для себя.

«Гадкий утенок» — это что-то автобиографическое? В том смысле, что это история про кого-то, кто не как все.

(Медлит.) Ну-у, нет, я не могу сказать, что я не как все. Мне кажется, я стандартный. И в отличие от «утенка» в балете, когда я менял школы, города — я всегда находил близких людей и быстро осваивался.

В «Жар-птице» тоже ничего личного? Я спрашиваю, потому что одно дело ставить «из себя», опираясь на личный опыт — так работают хореографы contemporary dance и так, мне кажется, работаете вы. «Три незнакомца», Dolce Vita, «Чай или кофе?» — везде в основе человеческий опыт: отношения, потери, и даже «ломка» после отношений как в «Любовной песне», например. И совсем другое — делать очередную версию старого, как «Жар-птица» Стравинского, балета. Тут ведь шаг влево, шаг вправо — расстрел. Делай не как все, но чтоб в традиции.

Если бы мне не предложили — сам я в жизни ничего такого делать не стал бы! Честно! Но раз пришло — значит пришло. Надо делать. Единственный мой плюс — моя необразованность, я не видел ни одной «Жар-птицы». С музыкой Стравинского было сложно. Я вообще люблю сам выбирать музыку. Слышу и сразу вижу как это можно поставить. А у Стравинского все уже визуализировано. Отклониться от его видения невозможно. Одно па-де-де Жар-птицы и Ивана чего стоит! Она ему: «отпусти»! А он: «не отпущу»! И в таком духе целых восемь минут. А у нас тут фейсбук, смартфоны, мы реагируем на все моментально — кто сегодня выдержит такую тягомотину?

«Гадкого утенка» критики очень хвалили кроме прочего за то, что получилась «глубоко человеческая» история. Что может в «Жар птице» задеть современного человека?

Я думаю, это тема власти, тема любви и того лимита, который каждый себе устанавливает в плане личного развития. Вроде все идет хорошо, а потом — раз и все заканчивается. Думаю, это каждому знакомо. Об этом, я задумывался, когда работал над «Жар-птицей». И еще о переменах. У нас ведь все действие происходит в супермаркете.

Балет «Жар-птица»
Фото: Wiener Staatsballett / Ashley Taylor

Ага, то есть никаких костюмов а-ля Бакст, никакой «дягилевсезонщины».

Не-не, у нас все очень просто. Наш Кащей — директор магазина. А Иван — он такой бедный, несчастный, раздает флаеры на улице и вдруг видит в витрине Кащея с Василисой. В этот момент и появляется Жар-птица, чтобы выполнить желание Ивана: оказаться на месте Кащея. У Фокина (Михаил Фокин — хореограф первой «Жар-птицы», поставленной для «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже в 1910 году — прим. «Ленты.ру») история заканчивается, когда Кащея убивают. Мы заглянули чуть дальше — у нас Иван становится как бы следующим Кащеем. Круг замыкается.

Это более «взрослый» спектакль в отличие от «Гадкого утенка»? Его можно детям показывать?

Да, наверное, он пожестче. И выглядит помрачнее — не такой разноцветный. Более реальный. Хотя я бы поделил все на «жар» и на «птицу». (Хохочет.)

Как это?

«Жар» — это идеи, мысли, желания, все то, что нас в жизни «жарит». А «птица», наверное, все, что связано с музыкой и танцем.Что-то летучее. Музыка местами очень сказочная — и хореография получилась довольно легкая, в ней ничего тяжеловесного.

Про Кащея, Ивана-Царевича и Жар-птицу понятно, а что с царевной — Василисой в вашем случае?

О, у меня была изначально идея, что это будет крупная и очень громкая женщина. Такая классическая Кассирша. Огромная. Чтобы она как скульптура появлялась в разных местах сцены. Установить ванну и чтобы она стояла в ней — большая, голая, а 12 других невест, сотрудниц магазина, ее бы все вместе мыли. Но драматурги театра как только услышали, что я хочу большую женщину (это же надо драматическую актрису нанимать!), да еще и голую, да еще и под душем (это что? вода на сцене будет?) сказали: «нет, это не в бюджете». В программе ведь три вещи и один бюджет на троих хореографов — не разгуляешься. Так что пришлось мне ограничиться обычной кассиршей. Она у нас теперь слепая, несчастная, но все равно довольно шумная — очень много и быстро разговаривает.

«Дочь долго думала, что по-русски говорю только я»

Вы часто пересматриваете фильмы, в которых играл ваш отец?

Давно не пересматривал. Последний раз это было года два-три назад, я смотрел «Свой среди чужих — чужой среди своих», «Сталкера». Но, честно говоря, много чего я вообще не видел. Надо бы этим заняться, но пока руки не доходят. А кино меня интересует, но скорее как приемы. Моя любимая танцевальная компания Peeping Tom, например, многое берет из кинематографа: саспенс, монтаж.

... начиная с названия. «Подглядывающий Том» — классический хоррор на тему вуайеризма.

Но не скажу, чтобы я так уж за всем следил. Смотрю только если какой-нибудь интересный ширпотреб выходит. Вот «Лобстера» недавно смотрел. Но нет, я не синефил. Не в папу. Мне интереснее пока то, что живьем, — театр.

Если бы я пересматривала что-то из Кайдановского-старшего, я бы выбрала «Сталкера». Мне кажется, это уже не актерская работа, а какая-то психофизическая акция, из области экстремального перформанса.

Абсолютно согласен! Но мне кажется, он мог все. Режиссеры его за это и любили, вот только он их, кажется, не очень.

Когда вы даете интервью, часто думаете про себя: «О, все, вот сейчас про папу спросит»?

Нет, в Австрии особо много про папу не спрашивают — только в России, а я там редко бываю. А вот Ребекке как раз очень хорошо это знакомо. Ей постоянно напоминали о ее бэкграунде. Спрашивали, будет ли она еще сниматься в кино. Она ведь не только играла в кино, она еще делала детскую передачу, выпустила диск с песнями — и все это в возрасте с пяти до десяти лет. А потом сказала: все, идите вы, я хочу танцевать. И ей удалось переломить ситуацию. Сейчас ее танцевальная карьера настолько успешна, что про танец спрашивают даже чаще.

Ребекка занята в «Жар-птице»?

Да. Она танцует Василису.

Австрийская пресса называет вас часто Traumpaаr — романтическая, идеальная пара. Есть что-то, что вас все еще удивляет в Ребекке?

Нам сегодня задали такой же вопрос. Мы давали парное интервью на радио перед премьерой. Я много чего наговорил, но вам скажу коротко: я никак не могу к ней привыкнуть. Она талантливая, чувствительная и очень зрелая женщина. Ей не надо много объяснять, она все понимает, что я иногда не в силах выразить словами.

Это уже не коротко. А Ребекку что в вас удивляет?

Она тоже об этом сказала. Ее удивляет, что я никогда не сдаюсь. Оказывается. Я и не знал. Ладно.

А маленькая Руби, наверное, удивляет вас обоих и в ежедневном режиме.

Да, она так быстро растет. Уже читает по-русски. Долгое время считала, что на этом языке говорю только я и отвечала мне всегда по-немецки. А потом мы приехали в Москву и она увидела, что дети тоже используют этот язык, а не только ее папа, и тогда сразу заговорила по-русски. Теперь она читает уже на двух языках. И что еще меня в ней удивляет — она всегда точно знает, чего хочет. В свои пять. Да и в четыре знала, и в три. Директором будет. (Смеется.) Руби очень сильная. Как Ребекка. Правда, у них немножко разная сила, и поэтому, когда они вдруг сталкиваются, — хорошо, что на этот случай у них есть я. Я их развожу, и все сразу успокаиваются.