Жестокость судьбы балетных артистов в том, что им приходится покидать сцену в расцвете таланта, человеческой и художнической зрелости, как ни печально это осознавать. Почти у всех актеров остается чувство неудовлетворенности оттого, что толком ничего не успели сделать, даже у тех, кому удалось главное — стать символами своей эпохи.

Творческий вечер Владимира Аджамова — последнего из могикан Малого оперного театра 1970-80-х годов, посвященный завершению его сценической карьеры, — воскресил в памяти многое из того, что ушло из театра, видимо, навсегда. Он невольно подвел определенный итог не только творчества одного артиста, но и целой исполнительской эпохи. Троих ее героев хотелось бы особо выделить потому, что каждый из них стал Индивидуальностью, ликом своего времени, сконцентрировав некие общие тенденции.

Г.Судаков (Юродивый). «Царь Борис». Фото из архива автора

Геннадий Судаков, Юрий Петухов, Владимир Аджамов — в такой последовательности они пришли на сцену в начале 70-х и отдали ей почти 30 лет. Долгожительство это неслучайно: мощное личностное начало всегда прорывается сквозь временные ограничения, отведенные танцовщику природой. Очень скоро они оказались за пределами ремесленничества, духовности танца, которой владеют не многие профессионалы, становясь властителями дум. И очень скоро осознали, что настоящее творчество для них — это не владение расхожим репертуаром, а участие в рождении абсолютно новых спектаклей и что они не представляют себя вне процесса созидания новой хореографической реальности.

70-е годы — время, когда актерская личность заявляла о себе активно и открыто, когда исполнители искали и находили свой стиль, свою тему. Балетный театр переживал подъем. Изобилие имен, идей, направлений. Каждый новый спектакль становился широко обсуждаемым культурным явлением. Время исканий, не омраченное для художников конъюнктурными и коммерческими соображениями, время метафорического преображения балетной сцены в одном только Петербурге представляли Л.Якобсон, О.Виноградов, Г.Алексидзе, Н.Боярчиков, Б.Эйфман, Л.Лебедев и др. Залы заполняла интеллигентная публика, выросшая на театре 60-х и готовая к восприятию разного рода экспериментов.

Судаков и Петухов начинали на пермской сцене. Ученики выдающегося педагога ленинградской школы Ю.И.Плахта под его жестким, не знающим пощады глазом быстро повзрослели физически и душевно и сразу включились в исполнительскую работу наравне с мастерами. В то же время, в 1971 году, театр на шесть сезонов возглавил Николай Боярчиков. Встреча с хореографом, который не только изменил представление о профессии танцовщика, но и вообще о балетном театре, определила всю их дальнейшую творческую судьбу. Они стали его актерами, главными козырями всех его последующих постановок.

А начинали они в «Ромео и Джульетте» (1972). Хореограф с учетом их возможностей укрупнил партии Меркуцио и Бенволио сложными комбинациями и актерской игрой. Юнцы-балагуры дразнили заносчивых рыцарей и демонстрировали верность дружбе с Ромео не в пантомимных дефиле, а в виртуозном гротескном танце, вызывая улыбку и восторг. Потом встречаясь в одном спектакле, актеры чаще всего выступали оппонентами друг друга в дуэтах-поединках по разные стороны добра и зла, как Геракл и Еврисфей, либо в поединках двойников, как Макбет и Кавдор. Какие это были захватывающие дуэли! Они заполняли весь спектакль, становились центром энергетических связей. Какая возникала борьба идей и метафизических страстей!

Судаков, человек редкой внутренней сосредоточенности, покоя и душевной тонкости разрабатывал тему иррационального, мистического даже не героя, а состояния, выраженного в отрешенном от суеты мирских страстей танце. И не знал себе в этом равных.

Ю.Петухов (Царь Борис). «Царь Борис». Фото из архива автора

Герои Петухова — личности одержимые, талантливые, наделенные всеми человеческими страстями. Танцовщик-психолог и философ, лирик и комик представлял тип универсального лицедейства.

В Малеготе к ним присоединился и стал абсолютным единомышленником Боярчикова Аджамов. Он тоже рано заявил о своем лидерстве, буквально ворвавшись на сцену в балете Эйфмана «Гаянэ» темпераментным, горделивым восточным красавцем. Он был интересным и разным везде: и в классических балетах, и в лексике современных постановок Виноградова, потом Боярчикова и Лебедева. Но одна тема всегда просматривалась, превалировала над остальными. Тема неистового романтизма, свободного полета духа в сферы, недоступные простому смертному. Казалось, он был посвящен в некие тайны своих образов, но нам их выдавать не спешил. Способность окутывать героев аурой таинственности позволила танцовщику создать лермонтовско-врубелевского Демона с конгениальным попаданием в суть этого и образа и облика — в двух различных постановках Г.Ковтуна и М.Большаковой. И, конечно, Нижинского. Спектакль трансформировался, менялись исполнители, хореография, режиссура, но Нижинский Аджамова оставался его недевальвированной величиной, демонстрируя танец истовый, длящийся как будто за пределами физических возможностей тела, словно танцовщик вместе с героем пытался вырваться из мешающей ему телесной оболочки.

В.Аджамов. Фото из архива автора

Разные роли Аджамова — Манкурт, Орфей или Григорий Мелехов — это не просто точное попадание в хореографический образ, а проникновение в суть человеческой личности. А это понятие включает многое — от связей со временем до философских обобщений. То же можно сказать и о работах Петухова и Судакова.

Их, виртуозно владеющих техникой, увлекала свобода мышления и самостоятельность в постижении танца, его психологических и интеллектуальных глубин. Они не стали «типажными» артистами. Внутренняя гибкость и работа души над пластическими интонациями позволяли открывать поразительные контрасты человеческой натуры. Орфей и Манкурт Аджамова, Макбет и Подколесин Петухова, Юродивый и Кавдор-Убийца Судакова были шедеврами балетной образности. Да и любая роль в их исполнении — всегда на нерве и напряжении всего существа — была содержательно значимой. Их энергия завораживала и потрясала.

Закономерным образом, наверное, эта человеческая и актерская энергия выстроила их дальнейшую судьбу. Петухов-балетмейстер возглавил труппу, которой раньше руководили А.Макаров, Л.Якобсон, П.Гусев, продолжая традицию хореографических экспериментов. Аджамов—Орфей со взором Демона создал проект под стать себе: «Летящий во времени» и начал знакомить нас с творчеством молодых хореографов. Судаков с его трансцендентальным воображением нашел прибежище в монастыре. Человек есть метафизическая материя, утверждал Декарт. Танцующий человек — бесспорное тому подтверждение.