Фестиваль Дианы Вишневой «Context» прокатился по трем площадкам Москвы —Электротеатр, Гоголь-центр, театр им. Моссовета — и поговорил о прошлом, настоящем и будущем танца.

Будущее: молодые хореографы

В жюри – голландский классик Ханс ван Манен, самый яркий из сегодняшних российских хореографов Вячеслав Самодуров и сама Диана Вишнева. На сцене – шесть работ, поставленных молодыми авторами специально для этого конкурса. Заявок, говорят, было полсотни – отбирала финалистов Анастасия Яценко, ныне репетитор Большого, в прошлом – одна из очень немногих его танцовщиц, с увлечением занимавшихся неклассической хореографией. Хореографы представляют маленькие спектакли; жюри выбирает лучшего – он получит приз, стажировку во Франции у хореографа Каролин Карлсон. На дистанции всем примерно лет по тридцать. И никто не зафиксирует ничьей. 

Самая архаическая работа — у москвички Екатерины Лещенко. Она пересказывает в танце «Станционного смотрителя»: спящий на лавке мужик, рыдающая натуральными слезами девушка, и бегающие по сцене еще три девчонки – помладше, еще помладше и совсем кроха. Наш народ догадывается, что это воспоминания станционного смотрителя о счастливых годах, когда дочь была ребенком; не знакомые с сюжетом иностранцы начинают нервно оглядываться, когда мужик обнимает самую мелкую из девиц. Никаких поисков лексики; такую работу можно было бы увидеть на выпускных в ГИТИСе где-нибудь в году 65-м; ну, за исключением музыки Владимира Мартынова.

Работа победителя – «Забытые приношения» Константина Семенова. Понятно, почему жюри выбрало именно его: из всех представленных сочинений оно наиболее «балетное» и наиболее музыкальное – без кавычек. Танцовщик московского Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко взял раннюю работу Оливье Мессиана, которую сам композитор определял как «медитацию для оркестра», и сочинил композицию для пяти танцовщиков, в которой пластика напоминала об усвоенных уроках Иржи Килиана и Мориса Бежара. Коллеги Семенова из Большого театра, привлеченные им к работе, вполне убедительно изображали религиозный экстаз и духовные поиски; Мессиан использовался с пониманием того, что это за музыка. Грамотно, но не слишком увлекательно. Удачи на стажировке.

Самая запоминающаяся же работа – «Танец пены морской» петербурженки Елизаветы Некрасовой, выпускницы магистерской программы Академии русского балета (первое образование – высшая математика, Университет информационных технологий, механики и оптики). Пена морская – то, во что, как известно, превратилась андерсеновская Русалочка; это спектакль о ней. О ней – уже ушедшей; все уже произошло, у пены – смутные воспоминания с краткими «болевыми точками».

Первая же сцена бьет зрителя под дых: никаких балетных сентиментальностей, ничего «изящного». Ухоженная девушка стоит в двух шагах от зрителей и разделывает рыбу — настоящую, не бутафорскую. И не мороженую, а кажущуюся еще живой. Резиновые перчатки, деловито работающий нож. Очевидно, что девушка — та, кому достался Принц после всей этой истории с Русалочкой. (Герой, меж тем, на заднем плане наливает себе бокал – опохмеляется, что ли, после свадьбы шампанским?) И вот эта деловитость – очевидный знак того, как Принцесса обошлась с Русалочкой и со сказкой: глупости все это, надо готовить жизнь и готовить ужин.

"СССР начал строить новую империю — и для империи был нужен классический балет, а некоторые последовательницы Дункан оказались в лагерях".

А дальше спектакль рассыпается на краткие рваные куски, где отсутствие ног у Русалочки проговорено слишком прямолинейно (танцовщица мучительно ползет на животе, ноги подняты вверх), где в движениях смута, где не слишком четко просматривается сюжет – но раздражать это может только того зрителя, который забыл название спектакля. У пены уже не осталось связной памяти; какие-то моменты понятны ей самой, какие-то совсем рассыпались; зато ощущение мучительности движения еще осталось (память о сильной физической боли) – и пластика, придуманная для выражения этой боли, работает на все сто процентов. Одноактовка Елизаветы Некрасовой, безусловно, не идеальна, но имя этого хореографа стоит запомнить и следить, где она появится в будущем. (Может быть, в той же танцкомпании «Например», чьи артисты – Полина Тябут, Андрей Кенцис, Дарья Васина – танцевали эту историю?)

Прошлое: Марта Грэм

Фестиваль «Context» устроил первую московскую гастроль труппы Марты Грэм; их дебют в России состоялся всего несколькими днями раньше – в Петербурге на фестивале «Дягилев. P.S.». Первая эта гастроль – отметим – произошла через девяносто лет после того, как Марта Грэм начала сочинять танцы. Американским модернисткам и модернистам вообще не везло в нашей стране: вся история танца модерн прошла мимо СССР. Россия жила классикой; на сломе эпох двери чуть приоткрылись, в них впрыгнула Айседора Дункан – и они тут же захлопнулись. СССР начал строить новую империю — и для империи был нужен классический балет, а некоторые последовательницы Дункан оказались в лагерях. Дальше в Америке модерн расцветал, совершенствовался, закаменевал, после войны превратился почти в музей, возникло новое бунтующее поколение contemporary, - а у нас даже на гастроли никто не приезжал, не то чтобы театры брали что-то в репертуар. Поэтому во многих хореографических училищах до сих пор официально называют «модерном» все, что не укладывается в стереотип классического балета – все в диапазоне от Баланчина до контактной импровизации. Меж тем модерн – вот он, чистейшая его представительница наконец в Москве. Не сама, конечно же – ей был бы 121 год, она умерла в 96, но труппа, что хранит ее наследие.

И все можно рассмотреть как на ладони: фантастическую экспрессию фиксированных поз (замереть – дать публике разглядеть человека как скульптуру – двинуться дальше), обращение к Древней Греции как к идеалу танца — на деле, понятно, никто не знает точно, как там танцевали в Элладе, но американским модернисткам представлялось, что так; они простраивали историю свободного танца от тех же древних греков, что и отцы-основатели США – историю и правовые основы государства. И те же представления о правильном строении труппы (и общества): в Martha Graham dance company танцовщики так разнятся меж собой, что из них никак не создашь унифицированную толпу. Народ со всех концов света – киевлянка и уроженка Тайпея, гречанка, бельгийка и француженка; парни из Великобритании и Кот д’Ивуара. Разная подготовка – от парижской консерватории и бежаровской «Рудры» до упражнений в хип-хопе. Это «разбивает взгляд», что было бы страшным недостатком для классического кордебалета, но работает на концепцию свободного танца. Который есть часть общей истории, утверждает эта гастроль. И «Хроники» 1936 года, которые Грэм создала как спектакль-предчувствие большой войны, и «Весна священная» 1984 года, которой она будто передавала привет началу ХХ века и началу своей карьеры, впервые привезенные в Москву – именно жест восстановления целостности истории искусства.

Сегодня: Диана Вишнева

Основательница и идеолог фестиваля за пять дней появилась лишь в одном маленьком балете (зато повторив его дважды, на открытии и на закрытии феста). Одноактовка Ханса ван Манена «Live», сотворенная им тридцать с лишним лет назад, стала одним из первых в Европе опытов скрещивания танца с видео. В этой одноактовке три действующих лица: балерина, танцовщик (Артур Шестериков, премьер Национального балета Нидерландов) и безымянный видеооператор. На заднике – то, что этот оператор снимает в данную секунду. Балерина медленно движется на сцене; вокруг нее описывает круги человек с камерой, обращая наше внимание то на изгиб кисти, то на выточенную стопу Вишневой.

"В финале балерина в фойе выходит на улицу и удаляется от театра; и самые дотошные зрители после спектакля начинают искать на заснеженной тротуарной плитке характерные следы пуантов".

Из кулисы выходит, спускается в зал и уходит в фойе танцовщик; балерина следует за ним, оператор ее сопровождает. Вся дальнейшая напряженная история – дуэт, в котором есть очевидная провокация, очевидное сопротивление, очевидный конфликт (доходящий до пощечины, что героиня собирается залепить партнеру – но рука перехвачена) мы видим лишь «в кино». Правда или неправда? Вот что они там сейчас в фойе делают, пока мы тут сидим – он правда швыряет ее к стенке, жестко прижимая руки, или все это давно снято на видео, а они сидят где-нибудь в креслах и мирно болтают? Игра с достоверностью театра, легкая насмешка над зрителем, что непременно хочет знать подробности закулисья, - вот что такое «Live». В финале балерина в фойе выходит на улицу и удаляется от театра; и самые дотошные зрители после спектакля начинают искать на заснеженной тротуарной плитке характерные следы пуантов.

След «Контекста» безусловно останется – в биографии молодых хореографов, в истории искусства, в биографии Дианы Вишневой и в биографии зрителей, что больше узнают о танце. Следующий «Context» - через год.