Злые языки утверждают, что в работе Вишнёва невыносима. Она требовательная, жесткая. Хотя горячий бразилец Марсело Гомес, ее партнер по балету «Онегин», иного мнения. Возможно, дело тут в идеальной совместимости темпераментов. В перерывах между репетициями и премьерами в Нью-Йорке партнеры поговорили об интригах Большого театра, о том, куда нужно тянуть носок, дозволительно ли пиарить себя в соцсетях и, конечно, о Пушкине.

MАРСЕЛО: Знаешь что, Диана? Не будь ты моей партнершей по сцене, я бы тебя просто обожал. Как зритель. Честное слово! А когда ты попала в Вагановскую школу, в тебе сразу угадали будущую звезду? Почему ты смеешься?

ДИАНА: Если бы ты увидел меня лет в десять, у тебя бы не возник такой вопрос. Но я довольно быстро поняла: когда ставишь себе цель и нудно к ней идешь — тело становится твоим союзником, начинает подсказывать правильные ответы. Вот, например, мастер в училище говорит мне: «У тебя нога недостаточно высоко». А нога-то все, на максимуме, 90 градусов — и дальше никак. Тянешь ее выше, тянешь, а она не идет. Но уже через неделю поднимается чуть-чуть выше, через две недели — еще немного. Все уже закончили, разошлись по домам, свет в зале выключили, а я все стою, ногу тяну...

МАРСЕЛО: Cмотри какая, упорная. Часто наблюдаю, как мама с папой на спектаклях тебя поддерживают. Настоящие фанаты!

ДИАНА: Да, они моя главная опора, с первых шагов. Родители у меня химики и от балета были далеки. Папа вообще не понимал, что это за профессия такая — быть балериной. Вот спорт — другое дело. И, надо отдать ему должное, физическую подготовку он мне дал отличную. А когда мама отвела меня в училище, он поначалу считал, что его «девушки» просто забавляются. Это потом уже, увидев меня на сцене, он резко переменил свое мнение. Теперь жизни не мыслит без балета, представь себе. А мама в какой-то момент даже работу бросила, чтобы мне помогать.

МАРСЕЛО: А что они тебе говорят после спектаклей?

ДИАНА: Удивляются в основном. Кажется, они меня уже миллион раз видели, ну чем я могу их поразить? Но нет, изумляются по новой. Мама, конечно, переживает страшно. Она вообще сцену не видит — только за мной наблюдает. Потом ходит на этот же балет, но с другой исполнительницей, чтобы получить представление о спектакле.

МАРСЕЛО: Понимаю, моя мама глаза закрывает, когда я на сцене. Боится, что упаду. (Смеется.)

ДИАНА: А как получилось, что она отдала тебя в балет? Ты ведь родился в Манаусе, на севере Бразилии. А Бразилия, во всяком случае для русского уха, знаменита футболом.

МАРСЕЛО: Музыка и танец в крови у бразильцев не меньше, чем футбол. А Манаус, кроме всего прочего, знаменит своим грандиозным оперным театром. Благодаря ему город когда-то даже называли «тропическим Парижем». Там есть и балетная труппа — танцуют, правда, чаще что-то современное.

ДИАНА: А тебе какой танец ближе?

МАРСЕЛО: Я с большим удовольствием танцую классику — «Лебединое озеро», «Баядерку». При этом мне кажется, что именно мое увлечение современной хореографией, опыт работы с разными мастерами, позволяет мне подходить к этим ролям не зашоренно: где-то стопу тяну, где-то рот приоткрываю, где-то использую активную мимику. В английском есть такое выражение looking ugly. Дословно — «быть некрасивым, уродливым». В балете его часто используют, когда хотят подчеркнуть, что ты делаешь что-то не так, как положено. А я не боюсь нарушать правила и «выглядеть уродливо». Да что я рассказываю, ты и сама постоянно пытаешься вырваться за рамки классической школы. Откуда в тебе эта страсть меняться, каждый раз изобретать себя заново?

ДИАНА: Сама не знаю. Вообще, когда приобретаешь определенный статус, достигаешь какого-то уровня, хочется успокоиться и ничего не менять. Это такое естественное желание. Потому что человек привыкает к успеху, к славе и начинает бояться, что в новом амплуа не сможет удержаться на должном уровне, разочарует и себя, и зрителя. По-моему, это большая ошибка. Любой риск, как всякий опыт, делает тебя богаче. Хотя временами, да, очень больно и очень непросто. Дается это таким огромным... не то чтобы даже трудом, а переосмыслением себя. Нужно забыть обо всем, чего ты достиг, начать с чистого листа. Зато когда выходишь на новый уровень, есть за что себя уважать. У классического репертуара определенный лимит восприятия. Ты можешь бесконечно совершенствоваться, но уходить глубже в состояние собственной души классика тебе не позволяет. А современная хореография, напротив, поощряет. И как только ты прочувствуешь на себе этот момент, ты потом и в классическом танце живешь намного свободнее.

МАРСЕЛО: Точно! Я брал уроки у Джилл Джонсон, которая работает над современным танцем, внося в него элементы классики. И как-то я говорю: «Эх, вот было бы здорово, если бы я мог быть таким же раскованным, когда танцую классику». И она спрашивает: «А что тебе мешает?» В этот момент у меня словно лампочка зажглась в голове. Значит, и простой арабеск может заблестеть, если его наполнить эмоциями!

ДИАНА: А что для тебя русский балет сейчас? Ведь когда ты рос, у тебя не было возможности смотреть его вживую.

МАРСЕЛО: У русских меня больше всего поражает единая балетная школа. То, как четко у всех поставлена техника. Мгновенно узнаешь стиль. Предположим, рука должна быть чуть впереди — и она у всех чуть впереди, на одинаковом расстоянии. Для меня это что-то невероятное. В Бразилии нас просто учили танцевать и... так, всему понемногу. Настоящую балетную школу я проходил уже в Париже, где стало очевидно, что именно техники мне и не хватает. Пришлось наверстывать. Я восхищаюсь тем, как с самого раннего возраста ваших мальчиков учат высокому прыжку. Жаль, что у меня не было такой школы.

МАРСЕЛО: Жалеешь, что тебе не довелось танцевать в ту эпоху, когда имена балерин узнавали не из вечерних теленовостей?

ДИАНА: Да меня бы в те годы просто из страны не выпустили! В какой-то момент тебе становится мал родной театр, тесны его стены. На Западе у меня появились другие роли, другие возможности. Но для меня всегда важна связь эпох русского балета, тот опыт, что передается из поколения в поколение.

МАРСЕЛО: А ты когда-нибудь могла себе представить, что станцуешь «Болеро» на открытии новой сцены Мариинки?

ДИАНА: Конечно нет! До меня в России этот балет танцевала только Майя Плисецкая. И сейчас на моем спектакле она сидела в ложе. Колоссальный успех. Овация. Я кланяюсь, Майя тоже кланяется. И публика разворачивается то ко мне, то к ней. И аплодирует снова и снова. Мне казалось, аплодисменты звучали в два раза дольше, чем сам «Болеро».

МАРСЕЛО: А ты часто бываешь довольна своими выступлениями?

ДИАНА: Почти никогда. Два-три часа эйфории после спектакля — и потом начинается! То было не так, это плохо. Вплоть до полного разочарования.

МАРСЕЛО: Когда-нибудь перестанешь так переживать.

ДИАНА: Это вряд ли. Потеряется критический взгляд на себя — конец развитию.

МАРСЕЛО: Когда большие голливудские звезды, вроде Мерил Стрип или Джуди Денч, получают роль, у них обычно есть почти полгода на то, чтобы вжиться в образ. Балетным актерам приходится делать это гораздо быстрее. Как ты готовишься к своим ролям — к Анне Карениной, или Татьяне в «Онегине», или Манон?

ДИАНА: Литература, спектакли, фильмы. Пересматриваешь все, что может тебя каким-то образом настроить на правильную волну. И конечно, как ты сама видишь и чувствуешь свою героиню: оправдываешь, жалеешь или бросаешься вместе с ней в омут любви. От психологии роли двигаешься к пластике персонажа. Еще очень важно, с кем ты танцуешь. От этого меняется окраска танца, его динамика. Вот ты, например, очень яркий и сильный — с тобой я могу позволить себе быть слабее. Редкое для меня ощущение. Для женщины это и в жизни важно. Но c более молодым партнером сильной приходится быть мне. И танец получается уже другой.

MАРСЕЛО: У меня то же самое. Когда танцую с тобой, выходит один Онегин, когда с Джули Кент — совершенно другой. Хотя движения не меняются.

ДИАНА: Давно хотела тебя спросить про «Онегина». В июле состоится российская премьера. Мне интересно, как примет его наша публика, ведь прочтение и видение Джона Кранко отличается от знакомого нам с детства романа. А ты читал его до того, как мы начали репетировать? В Бразилии знают Пушкина?

МАРСЕЛО: Не особенно. В школе его не проходят. У нас свой национальный поэт — Жоржи Амаду.

ДИАНА: Как же ты искал для себя образ Онегина? C твоим-то горячим темпераментом, который так далек от онегинского?

МАРСЕЛО: Видимо, именно потому, что я не был знаком с этим персонажем с детства, я старался в первую очередь понять, что он за человек. Да, я не могу во всем следовать Пушкину, в каких-то ситуациях мой Онегин ведет себя иначе — как я себе это представляю. Я тоже много читал, смотрел кино, изучал походку. Закрывал глаза и пытался представить, как он держит бокал, как зевает, как играет в карты. Многие вещи находились чисто интуитивно.

ДИАНА: А в хореографии ты полагаешься на интуицию? Я знаю, ты пробуешь себя на этом поприще. Вот я бы никогда не смогла сама поставить балет. Хотя... Иногда кажется, что смогла бы, но точно никогда не решусь.

МАРСЕЛО: Забавно, я сам хотел тебя об этом спросить, но стеснялся. Ставить самому и правда страшно. Ты заявляешь о себе как о художнике с самостоятельным видением, а многие любители балета за свою жизнь пересмотрели столько, что удивить их практически невозможно. Сомневаюсь, что кто-то из них сразу признает во мне самобытного постановщика. Скорее будут говорить: это уже было у Килиана или у Форсайта... Когда я сам смотрю балет, музыка, или танец, или сочетание музыки и танца словно переносит меня в иное измерение. Это божественное ощущение. И я бы хотел ставить так, чтобы моя хореография делала со зрителями то же самое.

ДИАНА: Что тебя вдохновляет: идея, музыка, движение?

МАРСЕЛО: Музыка! Стоит мне начать ее слушать — не важно: классику, рок, джаз, — сразу перед глазами возникают зрительные образы: танцующая женщина, или мужчина, или пара, или группа людей. Видно, так уж мозг устроен.

ДИАНА: То есть ставить — это физиологическая потребность?

МАРСЕЛО: Именно. На зуд похоже. (Смеется.) Ты ведь тоже давно продюсируешь собственные балеты, гала-концерты? Как тебе в этой роли?

ДИАНА: Cовмещать очень трудно, если честно. Но продюсирование — это полезная школа жизни. Ты начинаешь по-другому общаться, по-другому смотреть на вещи. Понимаешь, как устроен театральный механизм в целом. Еще я открыла в себе неожиданное и очень полезное качество: умение убеждать. Оно необходимо в общении с хореографами. Все же заняты, у всех расписание составлено на годы вперед. Просишь у них выкроить пять дней, а в ответ: «Нет-нет-нет, это невозможно!» А ты не отступаешь, и в итоге пять дней находятся. Я воспринимаю это как небольшую личную победу — не над ними, над собой.

МАРСЕЛО: Слушай, как-то мы с тобой заговорились о вечном: искусство, творчество... Давай поболтаем о сиюминутных вещах. Например, про социальные сети: Facebook, Instagram, Twitter и все такое. Театры уже давно используют их для рекламы спектаклей, но исполнители все чаще — для саморекламы. Каждый «продвигает» себя: приходите посмотреть, как я танцую там-то и там-то, поддержите мое выступление на таком-то гала. Раньше так откровенно себя превозносить считалось нескромным, а теперь вошло в норму, стало частью современной культуры. Заметила?

ДИАНА: Ты же знаешь, у меня тоже есть личный сайт. И аккаунты в социальных сетях. (Смеется.) Но в этой виртуальной реальности я нашла для себя и что-то очень личное, человеческое. Скажем, благодаря сайту я напрямую общаюсь со зрителями. Мне задают вопросы, я регулярно на них отвечаю. При том что человек я, в общем-то, закрытый. Но когда вижу неподдельную заинтересованность, трудно не пойти на контакт. В отличие от сайта, социальные сети дают возможность общаться с миром в режиме реального времени. Мне интересно читать, о чем думают мои коллеги, что их волнует. Часто из соцсетей я узнаю о новых постановках.

МАРСЕЛО: И все-таки некоторые не знают меры, согласись? Как тебе такие твиты: «Пуанты сломались» или «Получил травму»? По-моему, это полностью разрушает ту атмосферу магии, без которой немыслим настоящий театр. Балет — это что-то чистое и высокое, а вся эта околобалетная болтовня ужасно его приземляет.

ДИАНА: Н-да, глупость, конечно. Зачем сообщать всем о каждом своем шаге? Нет, я очень избирательна в том, что размещаю в сети.

МАРСЕЛО: Скажи, а у тебя есть какие-нибудь ритуалы перед выходом на сцену? Ты суеверный человек?

ДИАНА: Верующий. Обязательно молюсь перед каждым спектаклем. Я верю в знаки, в интуицию, в сны. Иногда даже специально сплю подольше, чтобы увидеть побольше снов...

МАРСЕЛО: Прости, что перебиваю: у тебя такие красивые серьги!

ДИАНА (смеется): Это я прислушалась к интуиции — и надела. Подарок некоего Марсело Гомеса.

МАРСЕЛО: Вот как? Что ж, у него отличный вкус.