В феврале 2014 в Бурятском государственном театре оперы и балета состоялась премьера балета «Намжил» – по мотивам поэзии Намжила Нимбуева (1948-1971). Хореограф-постановщик – Петр Базарон, аспирант Санкт-Петербургской академии русского балета им. А.Я. Вагановой, автор балетов «Пенелопа» (2012), «Четыре сезона» (2013). Балетная труппа – 11 молодых артистов театра, в постановке приняли участие и юные учащиеся хореографического колледжа им. Л.П. Сахьяновой. Сочетание современного танца, классического балета, пантомимы и чтения стихов – новый для Бурятии опыт. Современный, говорящий на языке молодого поколения, спектакль отражает поиск новых путей развития, творческий «драйв»  этого поколения и его готовность к экспериментам…

В ноябре современную хореографическую постановку по мотивам стихотворений народного бурятского поэта Намжила Нимбуева снова показали на сцене театра оперы и балета. Главную партию исполнил новый артист – Баясхалан Даржае.

Пока зал наполнялся зрителями, по сцене расхаживал парнишка, то ли равнодушно, то ли беззаботно оглядывая плывущую людскую массу. Наконец он уселся на письменный стол, и так и сидел, словно на заборе, беспечно болтая ногами, пока в зале не погас свет.

«Служенье муз чего-то там не терпит, Зато само обычно так торопит, Что по рукам бежит священный трепет, И несомненна близость божества…», – в этом признании И. Бродского звучит, думается, голос всех поэтов, одного Поэта, перерождающегося в веках, во всех странах, на всех языках. Явление этого божества (муза? провидение? судьба?) – первая сцена балета (Ксения Федорова). Это благословление не похоже на «дары в колыбель». Это явление – властный императив, почти приказ. Это взывание не к жизни, но к боли. И вот мы видим, как вырывается из груди человека сердце, слышим разлетающиеся по земле осколки – разве не разобьется сердце простого смертного от прикосновения Божества? И вот собирает осколки (а вместе с ними – еще сколько всего), и вот – возвращает это новое, обретенное сердце в грудную клетку, откуда и суждено прозвучать голосу Поэта. А он всегда где-то среди нас – болтающий ногами парнишка с озорным взглядом…

«И миру станет ясно, почему / так мало прожил он, /  и почему / прожгла насквозь стихи его простые / незримая пронзительная боль», - звучат строки из стихотворения Н. Нимбуева в исполнении Доржи Найданова. Гаснет свет, видение исчезает во мраке. Как нарастающий ветер, тревожно пробегают фортепианные арпеджио. В смутном свете угадывается людское коловращенье- кажущее беспорядочным движение судеб. Поражает сочетание: движение в одном потоке - и очевидная изолированность каждой фигуры, ее абсолютная отдельность от целого. И вот метафора нашей жизни…

- Намжи-и-ил! – раздаются мальчишеские голоса. Перед нами комната, на стене черно-белые фотографии в рамках. Мальчик выбегает на улицу – присоединиться к зовущим его товарищам. Так значит тот, в чье сердце была вложена Поэзия, – этот ребенок?..

Возвращается он тем юношей, каким мы видели его в первой сцене. Вглядывается в помутневшие снимки – и видит в них великую загадку Времени: «Дети, - сказал фотограф, - /Смотрите сюда не мигая, /из этой дырочки круглой / вылетит птичка сейчас….Годы прошли и войны, /фотограф-обманщик умер, /а дети глядят со стенки: /где же все-таки птичка?», - звучат стихи.

Итак, поэт. Но что это значит? Движения ВладимираТапхарова, исполняющего роль Намжила, обескураживающе непредсказуемы. Вот длится жест вытянутой руки, до кончиков пальцев провожаемый энергией движения. И вдруг – обрыв, словно перечеркнутая фраза в тетради. Вот – вытяжка всего тела, диагональ, поворот, оседание. И едва мы начинаем верить в силу притяжения, как снова медленное, космическое взмывание, снова не доходящее до завершения – опять перечеркивание.

Танцевальный дуэт Натальи Алексеевой и Дениса Башинова  – тонкое, трепетное переживание первой любви. Невесомое тело, теряющее оконтуренность, некая одна, условно-определенная единица движения, уравнение, где танцующие – только переменные, никак не влияющие на уже поставленный знак равенства. Кто это? Два лирических героя поэмы? Но вот сам Намжил (В. Тапхаров) перенимает танец, и это он – участник дуэта. В следующий миг – отстранение, Намжил – сторонний наблюдатель. Вот он стоит, вытянутые руки упираются в стол, невидящий взгляд погружен в себя.

Письменный стол – центральный объект декорации, универсальная точка отсчета. И опоры – для монологического танца В. Тапхарова, как бы воплощающего мыслительный процесс творческого сознания.

Тема времени перемежается с темой смерти. Трио «Вдовец» (Анна Петушинова, Владимир Тапхаров, Байсхалан Даржаев), по мотивам стихотворения «О, ужас! ушла. И до одури просто…», – пожалуй, наиболее глубокое пластическое размышление. Здесь легкость динамики сочетается с медитативнотью неподвижности, а сила инерции оказывается побежденной силой сопротивления самого воздуха. Здесь двое танцующих – пространство памяти, а сопротивляющийся им воздух – пустота настоящего момента. Этот танец – переработанная и сокращенная версия дуэта, с которым А. Петушинова и В. Тапхаров выступили в Москве на Всероссийском фестивале молодых хореографов (ноябрь, 2013 г.).

Дуэт «Старость» (Маргарита Чагдурова, Рустам Рахимзянов), по мотивам стихотворения «Наверное, скоро умрет моя бабка…» – совсем иной по духу. Словно разговор о смерти из уст веселого буддийского монаха, это игра, это неприятие всерьез того, что несоизмеримо больше отдельно взятого человека…

Так из темы смерти вновь прорастает тема беспрерывности жизни – танец «Рождение жеребенка» (Айнана Грей Вольф-Гуруева, Дарья Шадонова).

Точность и столь ясно «считываемые» смыслы языка танца ставят перед вопросом: как совершается переход от текста к движению? как происходит этот перевод – с языка текста на язык тела? – вопрос, который я задаю через день после премьеры Петру Базарону.

- О-о-о (смеется), – Это долгий разговор! Это происходит само, но в то же время это очень непросто. Закрыть дверь, заткнуть уши, закрыть глаза, мысленно читать и читать этот текст. И вот ощущение какого-то жеста, или общее ощущение «это будет о том-то».  Чтобы, например, придумать вот это движение (показывает: ладонь, как бы стекающая по стеклу), понять его… Уже был отработан целый комплекс движений, когда мне стало ясно, что не нужно ничего, кроме этого одного жеста…

Да, постановка впечатляет прежде всего выдержанностью, чувством меры и тонким вкусом ее создателя. Который проявляется во всем – от непосредственно хореографии – до костюмов, музыки, световых позиций. Коричневато-землянистые платья (как бы намекающие на генетическую память об улусах), на мой взгляд, - находка, как и яркие современные рубашки из секонд-хэнда. Музыка молодого американского композитора Клима Лика–чередование фортепианных перебежек-переливов с вакуумным точечным жужжанием электрического напряжения.Световых позиций, как мне объяснили, 135, что немало для одноактного балета. Смена теплых тонов холодными – человеческая жизнь перед лицом вечности. Вакуум, холод и пустота, пронизанные одномерным сиянием – тоже своеобразная вариация на стихи Нимбуева («Звезды со страхом думают, что погаснут через миллион лет. А каково людям – с их краткой, как выстрел, жизнью?»).

- Артисты – очень молодые, юные люди. Как происходила работа с философской концепцией поэзии Н. Нимбуева?

- Юные, молодые…Видите ли, когда нет чего-то одного, всегда есть что-то другое. В данном случае вместо зрелости – огромная открытость. Я считаю, что это даже большая удача – работать с людьми, которыми движет идея, чистый энтузиазм. Люди, готовые репетировать до ночи, выкладываться сверхурочно (помимо основной занятости в театре) – ради идеи. Люди, способные расти и меняться. Что касается философии – я ведь не говорю, что мое понимание этих стихов абсолютно. Я прихожу, читаю стихотворение, говорю – вот, я его понимаю так-то, а что думаете вы? Радостно видеть, как постепенно человек начинает танцевать не то, что говорю я, а то, что он проживает сам. И потом – стихи Нимбуева – это такая детская простота, это вот (ударяет ложечкой по чашке) – размышление об этом звуке, это детский (космический) интерес к этому звуку.

- Нет ничего красивее человеческого тела, – продолжает П. Базарон. – Оно заключает в себе огромные возможности самовыражения. Поэтому то,  что называется «танцевальной лексикой», так сказать, атрибутика танца, не так, по-моему, важно, как философия движения, психологическое содержание. Если говорить о Западе, то там это уже давно не «новая волна», с этой точки зрения мы запаздываем лет на 20 как минимум. Наши молодые артисты, выпускники Хореографического училища, готовы по-прежнему исполнять помпезные, как раз вот «лексические», советские классические постановки. Пластика как индивидуальное размышление вызывает у них некоторое недоверие и даже страх. С другой стороны, уверенность приходит лишь с опытом, техника «наращивается» в конкретном проживании движения – снова вопрос практики.

Поэтому у молодых артистов должна быть возможность этой практики – столкновения с новым, требующим размышления и отдачи, заставляющим произрастать – из традиции в будущее, свое собственное, индивидуальное творческое и человеческое будущее. Только так вырисовывается лицо национальной культуры, и только тогда возможен разговор о «событии культурной жизни». Здесь немалую роль играют люди, готовые финансово поддерживать подобные проекты. Отдельную благодарность выражаю Галине Егоровне Зураевой, благодаря которой стала возможна, в частности, эта статья.

Надеюсь, что творческая инициатива всегда будет встречать поддержку публики, ведь, судя по всему, балет «Намжил» – начало долгого интересного пути.

Фото: Анна Огородник