11 ноября 2021 на фестивале «Дягилев. P.S.» в Петербурге покажут российскую премьеру нового спектакля Анжелена Прельжокажа – «Лебединое озеро». Хореограф сохраняет оригинальную фабулу истории о красавице, превращенной в лебедя, однако существенно меняет контекст, выводя на первый план актуальную экологическую повестку. В интервью «Ведомостям» Прельжокаж настаивает: «Лучший способ отдать дань уважения Мариусу Петипа – это, опираясь на его великое наследие, заново изобрести некоторые вещи».

Уже 30 лет Прельжокаж руководит собственной труппой – это Балет Прельжокажа – Национальный хореографический центр в Экс-ан-Провансе, а его постановки входят в репертуар главных балетных трупп мира, в числе которых La Scala, New York City Ballet, Paris Opera, а также Мариинский театр и Большой театр.

– Чем вам близок балет «Лебединое озеро» – в эстетическом, музыкальном, драматическом плане?

– Прежде всего скажу, что, приступая к работе над каждым новым балетом, я всегда опираюсь на три основных элемента: текст, контекст и собственно повод для разговора. Оценка этих трех составляющих и взаимосвязи между ними – мой первый шаг, вне зависимости от того, с какой фактурой, каким сюжетом, какими культурными пластами мне предстоит иметь дело.

Сюжетная линия служит нам поводом для разговора, контекст создают окружающий нас мир, судьба человеческой цивилизации, и, наконец, текст – это собственно танец, тот хореографический язык, при помощи которого я буду рассказывать вам историю.

Возникает вопрос: какую, условно говоря, фразеологию будет использовать хореограф, чтобы поговорить с нами о том, что волнует его в сегодняшнем мире? Я остановил выбор на «Лебедином озере», поскольку уверен, что в современном контексте этот балет будет максимально созвучен нашему времени. «Лебединое озеро» – это очень современная история. Образ лебедя вызвал у меня огромное желание затронуть вопросы сохранения природы, экологические аспекты, поговорить о том, какие угрозы жизни на планете есть сегодня и как мы можем уменьшить экологические риски. Лебеди обитают в водной стихии, вода – один из важнейших элементов поддержания жизни на планете. Из-за экологических проблем, связанных с изменениями климата, многие виды животных и птиц оказались под угрозой исчезновения. И я решил выстроить концепцию своего «Лебединого озера» вокруг этой острой темы, которая сегодня волнует человечество. Если для кого-то из зрителей эта тема до сих пор казалась неким абстрактным, отвлеченным сюжетом, не имеющим прямого отношения к его жизни, я вижу свою задачу в том, чтобы человек ощутил эту связь, прочувствовал, что каждый из нас – часть единого природного организма и несет свою долю ответственности за его здоровье.

– В вашей постановке «Лебединого озера» не только любовь терпит поражение, не выдерживая испытаний, но и сам мир рушится. Апокалиптический сценарий. Если говорить о будущем человеческой цивилизации, каковы ваши самые большие опасения и самые большие надежды?

– На мой взгляд, самое опасное сейчас – проявлять пассивность, прятать голову в песок и отмахиваться от экологической повестки. Мы довели планету до такого состояния, что отсиживаться в кустах уже не получится. Но люди упорно не желают выходить из зоны комфорта. Совершая над природой насилие, нужно осознавать, что можно получить удар в ответ. И предугадать силу ответного удара мы не в силах, потенциал природы безграничен. В насилии над природой человечество зашло достаточно далеко, и мы больше не можем позволить себе не думать о последствиях.

Балетный Эверест

– Вы не впервые насыщаете свою хореографию социальной повесткой. В «Ромео и Джульетте», например, вы привлекаете внимание к проблеме социального расслоения общества и высмеиваете буржуазные привычки, а в «Свадебке» есть отсыл к судьбе албанских девушек, которые всеми силами стремятся сбежать из страны и ради этого готовы даже выскочить замуж чуть ли не за первого встречного. Для вас важно, чтобы произведение искусства становилось одновременно и общественным заявлением?

– Я не стремлюсь кого-то сознательно эпатировать, провоцировать или вызвать скандал. Моя хореография соткана из смыслов, которые меня цепляют, берут за душу. И, конечно, я надеюсь на зрительский отклик. Если вернуться к экологии, то я считаю, что сейчас настало время перейти к решительным действиям. А многие политики, причем на самом высоком уровне, до сих пор предпочитают делать вид, что защита природы их не касается. Мол, на моем веку ничего фатального не произойдет, а там пусть потомки разбираются. На мой взгляд, это преступная позиция, и я считаю необходимым на эту тему высказаться, хореографическим языком в том числе.

– В одном своем интервью вы назвали «Лебединое озеро» эверестом балетного мира. Каким было это восхождение лично для вас, какие трудности вы испытали?

– Самый большой вызов состоял в том, чтобы собрать воедино всю ту мозаику, о которой мы говорим, и создать «Лебединое озеро», которое вызовет отклик у современного зрителя. Мне очень хотелось, чтобы у публики, особенно у молодого поколения зрителей, возникло чувство сопричастности с этой историей. Я не романтическую сказку взялся рассказывать, в подобных историях нет недостатка. Чистый и хрупкий образ лебедя – это символ жизни на планете. И если человечество не перестанет совершать насилие над природой, то и лебеди, и даже озера для будущих поколений превратятся в такую же архаику, как динозавры.

– «Лебединое озеро», возможно, как не один другой балет, созданный в XIX в., пережил невероятное количество сценических версий: свои интерпретации шедевра Мариуса Петипа создали Матс Эк, Дада Масило, Джон Ноймайер, Мэтью Борн, Алексей Ратманский и другие балетмейстеры. Чем объяснить такой интерес и почему у современных постановщиков не прошло желание высказаться на эту тему?

– Мариусу Петипа удалось создать шедевр, который можно назвать синонимом классического балета как такового. «Лебединое озеро» стало квинтэссенцией классической хореографии. Этот балет демонстрирует нам все совершенство этого вида искусства, всю его многогранность. Более того, для многих людей «Лебединое озеро» вообще стало любимым произведением хореографического жанра. Если бы мы провели небольшой эксперимент, вышли на улицу и стали произвольно останавливать прохожих, предлагая назвать свой любимый балет, даже не сомневаюсь, что «Лебединое озеро» оказалось бы абсолютным лидером подобного опроса. По своей драматургии, эмоциональному воздействию, глубине это непревзойденная работа, поэтому естественно, что она привлекает и современных хореографов.

Если говорить лично обо мне, то я впервые задумался о собственной версии «Лебединого озера», получив предложение от петербургского фестиваля «Дягилев. P.S.» сделать небольшой современный номер, который стал бы своеобразным посвящением Мариусу Петипа. Это был еще 2018 год, в России отмечался двухсотлетний юбилей со дня рождения хореографа, и был устроен большой гала-концерт в честь мэтра. Свой номер я поставил на музыку Чайковского, и этот опыт меня вдохновил на более близкое знакомство с творчеством этого композитора. Признаться, до этого момента Чайковский находился на периферии моего внимания. Довольно быстро у меня возникло желание создать свое «Лебединое озеро» на эту гениальную музыку.

Тело и душа

– Отношение к человеческому телу сегодня меняется. Это касается и огромных требований, которые выдвигает спорт высших достижений, и таких общественных движений, как бодипозитив. Сказываются ли эти изменения на вашем творчестве? Каково ваше отношение к человеческому телу: является ли оно для вас плацдармом для творческих экспериментов?

– Подобное происходит не впервые. В разные исторические периоды отношение к телу менялось, и порой радикально. Отношение к собственной природе служит отражением более глубинных процессов самовосприятия. Как мы себя ощущаем и видим на том или ином этапе развития цивилизации – чрезвычайно увлекательный сюжет. Я не могу рассматривать эту тему в отрыве от развития технического прогресса, а также от ментального состояния общества в целом, от такого вопроса, как ценность отдельно взятой человеческой жизни вообще. Но какие бы вызовы ни бросало нам время, важно помнить, что человеческое тело – это своего рода храм, а искусство подобно священнодействию в этом храме.

– Вы не раз говорили, что относитесь к танцу как к своего рода ритуалу. Какие ритуалы вы создаете для своих танцовщиков? Какие качества вы ищете в танцорах, что необходимо для того, чтобы они могли освоить ваш хореографический язык?

– Я стремлюсь к тому, чтобы мои танцовщики развивались максимально разносторонне. Моя цель – расширять горизонты современной хореографии, а чтобы наши балеты достигали этой цели, танцовщики должны быть соответствующим образом подготовлены. Я бы сказал так: тело танцовщика моей труппы должно быть способно высказаться на любую тему, значимую для человечества. Танец – это универсальный язык, не требующий перевода; тот язык, который говорит напрямую с душой каждого человека. Слова апеллируют к разуму, а танец – к эмоциям.

– Каким образом это делают ваши танцовщики?

– Их задача состоит не в том, чтобы показывать и так или иначе выражать эмоции. Инструмент танцовщика – движения, посредством которых транслируются и артикулируются эмоции. Контекст создает вполне конкретную среду, в рамках которой живет танец. Танцовщик подобен арт-объекту: художник выстраивает композицию на холсте, а хореограф – на сцене; живописец использует кисть, тушь или пастель, а балетмейстер – движения, а цель у обоих одна – вызвать эмоции у зрителя.

Если вернуться к аналогии с языком, то танец в моем представлении является антиподом Вавилонской башни. Или, иначе говоря, танец может оказаться идеальным решением в сценарии, подобном вавилонскому. И поэтому во мне очень сильна вера в гуманистический потенциал танца. Не стоит его недооценивать.

– А если к созданному вами языку танца проявляют глухоту, как вы отреагируете?

– Спокойно. Для себя я знаю, что вкладываюсь в каждый балет по полной, душу вкладываю. Понимаю, что быть понятным каждому – это утопия, и понравиться каждому невозможно. Но вот в чем я уверен: каждому зрителю я точно даю пищу для размышлений. Для меня это важно – суметь заставить задуматься на тему, затронутую в моем балете.

Это как брошенное в почву зерно – иногда оно приживается сразу, иногда прорастает со временем, а иной раз, увы, погибает. Выбирая для себя искусство как жизненную стезю, необходимо понимать, что искусство – это дистанция. Это как земледелие: не все посаженное прорастает быстро и не все приживается легко. Как хореограф я стремился к тому, чтобы создать язык танца, который преодолевает непонимание и объединяет. Но я далек от мысли считать, что изобрел нечто универсальное. Как и у человека, у хореографии свой характер, и не каждому он придется по вкусу, как и в жизни. Кто-то предпочитает работы Пабло Пикассо, другому ближе Марк Ротко. Главное, что в обоих случаях человек ценит прекрасное.

Лабораторная работа

– Вы склонны отдавать предпочтение абстрактным балетным сюжетам, а не сюжетным балетам. В этом смысле «Лебединое озеро» стало наряду с «Ромео и Джульеттой» и «Фреской» одним из немногих исключений. Что позволяет вам легче выражать себя в абстрактных произведениях?

– Создание абстрактной хореографии подобно лабораторным экспериментам ученых, и этот исследовательский дух мне очень близок. Работа над абстрактным балетом сродни научному труду, фундаментальным научным исследованиям. Мне это очень нравится. Точно выверенные движения абстрактного танца имеют в основе четкую концепцию, они подчинены определенной логике, им присуща своя геометрия, там есть своя арифметика. В определенном смысле в основе абстрактной хореографии лежит математический расчет.

И, кстати, исследовательская практика, которую я провожу, создавая абстрактную хореографию, очень мне помогает и в работе над сюжетными балетными постановками. Во «Фреске» мне показалось интересным подсветить мысль о том, что можно без памяти влюбиться в образ. Действительно, есть шедевры, произведения искусства, которые покоряют, захватывают воображение, и в какой-то момент они меняют вашу жизнь кардинальным образом. И меня увлекла задача показать механику возникновения подобного эмоционального феномена. В более широком смысле «Фреска» представляет собой балет о магии искусства, его исключительной силе.

– Происходило ли с вами в жизни нечто подобное? Или, во всяком случае, какому произведению искусства – в любом жанре – удалось стать для вас настоящей встряской?

– В 1968 г. я посмотрел «Космическую Одиссею 2001 года» горячо любимого мной режиссера Стэнли Кубрика, и этот фильм произвел на меня мощнейшее впечатление. Кубрик затронул в нем философские вопросы, которые глубоко волнуют и меня: как будет эволюционировать человечество, существует ли высший разум и в каких формах, и каким будет место человека во Вселенной, и что вообще мы действительно хотим обнаружить во время космических экспедиций? Насколько мы готовы к возможным открытиям? Этот фильм вызвал настоящий шквал дискуссий в самых разных плоскостях, от собственно кинематографической до религиоведческой, философской и научной. Научная фантастика интересна тем, что она выстраивает крайне любопытные прогнозы в отношении будущей судьбы человечества, и не секрет, что многие авторы-фантасты стали провидцами. Созданный режиссером образ «звездного ребенка», сверхчеловека, дает огромную пищу для размышлений. Я всегда восхищался Стэнли Кубриком. Он не боялся глубоко копать, не работал вполсилы и никогда не возвращался к нам с пустыми руками. Должен сказать, что его личность и творческий путь во многом вдохновили меня и в жизни, и в профессии.

Как выглядит победа

– Вы стремитесь к тому, чтобы ваши работы вызывали резонанс?

– Мне важен отклик, но я не путаю искусство с модой и никогда их не смешиваю. Создавая шоу, вы можете учесть все актуальные тенденции и веяния моды – и эффектно на них сыграть, сделав отличную кассу и став предметом обсуждения. Но станет ли эта работа произведением искусства? Большой вопрос. Я создаю произведение искусства, а законы, по которым создается искусство, отличаются от тех, что правят миром модных тенденций. Успех той или иной модной коллекции может быть грандиозным, но он всегда сиюминутен, фасоны меняются каждый сезон. Искусство создает смыслы, а смыслы проникают в тебя глубже и остаются с тобой надолго.

Кроме того, как говорил Марсель Дюшан (1887–1968, французский и американский художник, шахматист, теоретик искусства. – «Ведомости»), зритель является соучастником творческого акта. Благодаря зрителю произведение искусства становится обсуждаемым, приобретает резонанс, каждый зритель наполняет его своими ассоциациями, идеями, смыслами, и художественная работа обрастает ими. Зрительские эмоции становятся корнями, которые произведение искусства пускает в истории. Искусство обладает возможностью связывать поколения, а мода всегда безнадежно устаревает, она принадлежит исключительно своему времени.

– Можете ли вы назвать один из балетов своей главной работой, и если да, по каким критериям вы его выберете?

– Тут дело в том, что все цели и задачи, которые я себе ставлю, находятся вне каких бы то ни было количественных показателей. Моя цель в каждом случае – поиск максимально точного языка для выбранного высказывания. Когда спектакль хорошо принимают, это окрыляет, вдохновляет, дает смелость и силы для дальнейших экспериментов – в конце концов, кому приятно быть осмеянным? Но я должен признать, что главный мой судья все-таки сидит не в зале, а в моей голове. Моя цель – не шквал аплодисментов, хотя они, безусловно, греют самолюбие. Я по-настоящему счастлив, если глубоко внутри себя осознаю, что мой танец выражает именно то, что я чувствую, с филигранной и идеальной точностью. Именно так выглядит моя победа.

Как станцевать свою боль

– Какая работа расширила ваши собственные представления о хореографии, а возможно, и о жизни в целом?

– Действительно, есть одна история, которая стоит особняком, причем она достаточно свежая: все произошло буквально накануне пандемии. В 2019 г. я отправился в известную марсельскую тюрьму «Бометт», в то подразделение, где отбывают наказание женщины, осужденные за тяжкие преступления. Сначала речь шла о мастер-классах для заключенных, которые продолжались четыре месяца, а затем у меня родилась идея постановки «Танцуй свою боль». Ее участницами стали пять заключенных в возрасте от 21 до 62 лет – Сильвия, Литаль, Анни, София и Малика, – приговоренные к длительным срокам. И никто из них, к слову, никогда не занимался танцами и хореографией. В этом смысле мы начинали с нуля.

– Что привело вас к мысли поставить балет с женщинами-заключенными?

– Мы с моей труппой довольно часто выступаем перед аудиторией, которая по тем или иным причинам не может позволить себе пойти в театр. Поэтому тюрьма как место для выступления или мастер-класса в этом контексте выглядит вполне естественно. Мы не раз выступали перед заключенными. Я уверен в том, что искусство необходимо каждому, и готов сделать шаг навстречу тем, кто очень хочет этой встречи, но по каким-то причинам свой шаг сделать не может. Кстати, наш спектакль преодолел границы тюремных стен: в том же году мы показали его на летнем фестивале в Монпелье. Руководство тюрьмы, разумеется, дало на это разрешение.

– И об этом спектакле был снят фильм «Танцуй свою боль», который удостоился престижных наград, в том числе главного приза фестиваля Fipadoc 2020.

– Это, безусловно, очень важно для меня, но самым значимым результатом этого эксперимента я считаю другое: мне стало известно, что участие в спектакле оказало колоссальное влияние на моральное состояние танцовщиц. Можно сказать, что они из пепла возродились. Они чувствуют в себе силы начать жизнь заново, перестали бояться, что общество будет до конца жизни считать их изгоями. Страх отвержения – один из самых сильных, его крайне сложно преодолеть. Кстати, в фильме наши героини не только танцуют, но и говорят – о своей жизни, о своей боли, о своей надежде и своем освобождении, во всех смыслах этого слова.

– То есть целительная сила искусства – это не миф и не красивая метафора?

– Конечно, нет. Это правда жизни – одна из ее граней, скажем так. Одна из участниц спектакля «Танцуй свою боль», Сильвия, говорит в фильме о том, что танец для нее – это антипод тюрьмы, потому что он воплощает в себе свободу. Тюрьма лишает человека многих свобод – свободы общения, свободы передвижения и свободы движения тоже. В таких условиях человеку остается только мечтать о будущем, но многие сами запрещают себе даже это, чтобы не умножать свою боль. Но исцеление состоит в освобождении от той тяжести, которая на душе у каждой из заключенных. А для того, чтобы с души упал этот камень, о боли нужно говорить, языком танца в том числе. Я бесконечно счастлив, что смог помочь этим женщинам.

Помните, мы говорили о ритуалах? Как известно, ритуалы обладают мощным потенциалом объединять вокруг себя людей. И танец имеет исключительные коммуникативные возможности. То же можно сказать о живописи, об искусстве в целом. Человеку нужна некая общая почва с другими людьми, а также необходима система ценностей, на которую можно опереться. Искусство может стать таким магнитом, который сплотит вокруг себя людей.