Чилийский режиссер Пабло Ларраин, чей фильм о Жаклин Кеннеди «Джеки» заработал три номинации на «Оскар», вернулся в авторский кинематограф с лентой «Эма: Танец страсти» о танцовщице-пироманке, отдавшей усыновленного ребенка органам опеки после устроенного им пожара. Кинокритик «Газеты.Ru» Борис Шибанов рассказывает, как желание автора показать свободную представительницу нового поколения парадоксальным образом вернуло его к традиционным мужским стереотипам.

Новый фильм чилийца Пабло Ларраина «Эма: Танец страсти» стал для режиссера возвращением в мир авторского кино после успешного дебюта в Голливуде, где его прошлая работа о Жаклин Кеннеди была номинирована на «Оскар» сразу в трех категориях.

Его новый труд разительно отличается от «Джеки» как по интонации, так и по способу повествования — «Эма» больше полагается на атмосферу, чем на сюжет, основную часть фильма составляют завораживающие сцены танца и проходов по портовому городу Вальпараисо под гипнотические волны бита электронного музыканта чилийского происхождения Николаса Джаара, чей проект Against All Logic стал одним из главных музыкальных событий 2018 года.

Главным же сходством двух фильмов становится интерес Ларраина к своим столь непохожим с виду героиням — в отличие от консервативной Жаклин, Эма красит волосы в платиновый цвет, носит пирсинг, демонстрирует совершенно панковское отношение к окружающему миру, который вбирает жадным взглядом, ничего не отдающим взамен.

Фильм начинается с пейзажа «после катастрофы» — мы узнаем, что Эма, блестяще сыгранная Марианой Ди Джироламо, переживает из-за шестилетнего мальчика по имени Поло, которого она через год после усыновления вернула в приют. Причиной такого решения стал поджог, который Поло устроил, чтобы проверить чувства своих новых родителей, и жертвой которого стала сестра Эмы, чье лицо изуродовал огонь.

Эму съедает чувство вины, и она пытается разделить ответственность с мужем, который старше ее на 12 лет, однако супруг в исполнении Гаэля Гарса Берналя отталкивает ее, оставляет в одиночестве и откровенно манипулирует чувствами своей жены, позволяя себе отпускать комментарии в духе «гораздо хуже, когда тебя бросает мать» и «предательство женщины бьет гораздо больнее».

Единственной отдушиной Эмы становятся танцы — она преподает их в школе и сама профессионально танцует в группе под руководством своего мужа. Однако его желание свалить на нее всю вину за жестокое обращение с ребенком, неспособность взять на себя ответственность и совершенно хамское отношение становится причиной, по которой героиня вместе со своими подругами уходит из его хореографической труппы и начинает жить вместе с ними по собственным правилам.

Изображение новых стратегий поведения, освобождения от сексуальных и социальных стереотипов, отказа признавать за мужчиной значимую роль в большинстве областей жизни и женской солидарности становятся лучшей и самой весомой частью фильма Ларраина. Среди наиболее сильных сцен фильма — ночные прогулки Эмы по Вальпараисо с огнеметом на перевес. Огонь становится лейтмотивом всей ленты о героине, которая хочет «сжечь, чтобы снова засеять», и даже роман с пожарным не в силах потушить ее пыл.

Сам Ларраин признавался, что на идею «Эмы» повлиял фильм Пьера Паоло Пазолини «Теорема» о загадочном незнакомце, который однажды появляется на пороге дома буржуазной семьи и фактически уничтожает ее своим анархическим отношением к жизни.

Однако если в фильме Пазолини главный герой появлялся ниоткуда и обладал абсолютно условной художественной природой, то Эма — живой человек со своей историей и со своим будущим. Абсолютная свобода, носителем которой был герой «Теоремы», в ее случае постоянно оборачивается жесткими проблемами в реальной жизни, от которых Эме снова приходится бежать в мир танца, страстей и свободы, парадоксальным образом ограничивая свои реальные возможности и множа потери.

Возможно, корень этого парадокса, который делает тяжелым грузом право Эмы на свободу выражения через страсть, танец, тело и другие «иррациональные» сферы жизни, кроется в словах самого Ларраина. Перед выходом фильма он признавался, что не до конца понимает поколение людей, которые младше его на 15 лет:

«Единственное, в чем я уверен насчет этого поколения — у них нет бинарного восприятия пола, которое может быть у меня. У меня есть друзья-геи, трансгендеры, лесбиянки — понятно, что люди этого поколения видят мир не так. Их сексуальность — более открытая и широкая».

Фиксация Ларраина и двух мужчин-сценаристов на сексуальности девушек «нового поколения» вызвала ряд вопросов у критиков в Венеции, где состоялась премьера фильма. Желая проникнуть «в суть женской природы», режиссер, к сожалению, повторил путь многих своих предшественников, сводивших роль женщины в обществе к «стихийному» началу.

Постоянное напоминание зрителю о том, что Эма движима страстями, демонстрация ее слияния в единое целое с подругами в танце, напористый монтаж сексуальных сцен, ее пиромания и тяга к огню — все это выталкивает героиню на абсолютно гендерную роль «порождающего начала», чья истероидная природа становится «оправданием» непонятных автору поступков.

В остатке яркий, эмоциональный и зрелищный фильм Ларраина распадается на россыпь танцевальных номеров (привет другому адепту чувственности — Гаспару Ноэ, чей «Эсктаз» уже пытался переманить поклонников серии «Шаг вперед»), взаимных обвинений и эротических сцен, оставляя после себя ощущение произведения важного для своего автора как формальный эксперимент, но совершенно неотрефлексированного в своей смысловой части.