17 марта 2020 в рамках XIX Международного фестиваля «Мариинский» показали «Игру» Максима Петрова, вдохновленную музыкой Джона Кейджа и балетами Мерса Каннингема. «Афиша Daily» поговорила с Максимом, одним из самых востребованных хореографов, номинантом на «Золотую маску», автором постановок для Atlanta Ballet, театра Post и студии Context Pro.

— Сразу после Академии имени Вагановой вы оказались в Мариинском театре. Расскажите, как проходят дни начинающего артиста балета?

— На просмотре в Мариинский театр в 2012 году меня единственного со всего курса взяли во вспомогательный состав, а это работа — «отоваривать» оперы и в лучшем случае стоять в задних рядах кордебалета. Я отдавал себе отчет, что я иду в театр «стоять с копьем». Все мои однокурсники в первый день пошли учить репертуар, а я — стоять полтора часа в опере «Жизнь за царя». Я тогда очень расстраивался.

Первые восемь месяцев моей работы выглядели так: с 11 до 12 каждый день я шел на балетный урок, а потом шел со своими товарищами учить спектакли, ходил на все репетиции (хотя не обязан был это делать). С трех до семи — постановочные репетиции опер, а с семи до девяти я либо участвовал в операх, либо снова учил балетный репертуар. Повезло, что труппа была не такая большая, как сейчас, и в случае болезни кого?то из артистов я попадал в спектакли. Бывало так, что я в одном здании театра танцевал балет, а потом бежал в другое здание участвовать в опере. Через восемь месяцев силы кончились. Я понял, что должен или отказываться от танцев, или предпринимать какие?то решительные шаги.

— И что же?

— И я пошел на прием к руководителю балетной труппы и попросил перевести меня в основной состав.

— А он?

— А он сказал: «Ты знаешь, мы давно об этом думали».

— Хореографом вы стали так же решительно?

— Как раз в этот год в театре первый раз была «Творческая мастерская молодых хореографов». Я сам участвовал в двух работах — у Ильи Живого и Никиты Дмитриевского — и хотел тоже что?то поставить. Весь год работы во вспомсоставе я вынашивал идею балета на музыку Эрика Сати. На гастролях в Омане подошел к Юрию Валерьевичу и сказал, что у меня есть такая идея. Он одобрил, и в итоге получился небольшой балет Cinema, показанный в Мастерской в 2014 году.

— Как дальше развивалась ваша карьера?

— На следующий год я снова участвовал в Мастерской с «Балетом № 2» на музыку Александра Цфасмана, после которого ко мне подошел премьер Мариинского театра Игорь Колб и предложил сделать что?то специально для него — так родился «Дивертисмент короля». Этот спектакль впоследствии еще танцевала Диана Вишнева. Мне уже тогда стало понятно, что я хочу больше заниматься постановками.

— Уйдя из танца?

— Нет, вы знаете, хочется еще потанцевать. Есть и силы, и желание, но это не от меня зависит. Я не прихожу в театр и не говорю, вот хотел бы станцевать вот это и это. Руководство решает.

— Почему вы не уезжаете за границу, такой молодой и талантливый?

— Не все так просто. Репертуар больших европейских театров сложен на три-пять лет вперед. В принципе, я согласен на работу в любой компании, если я понимаю, что могу этой труппе что?то дать. Было бы удивительно, если бы меня позвали в НДТ (Нидерландский театр танца. — Прим. ред.), ведь я хореограф, который работает с классической и неоклассической лексикой, и я туда просто не впишусь — зачем им я?

У меня есть желание работать везде — в России, в Европе, в Америке, в Азии — главное, чтобы было что делать.

— Опишите ваш стиль как хореографа?

— Для меня в балете важен сам танец. Мне не всегда нужен литературный источник, чтобы ставить, скорее всегда не нужен, потому что танец должен работать сам по себе так же, как и музыка. Мы же не объясняем себе, что хотел сказать композитор, слушая какую?то музыку, — понятное дело, в музыке есть структура, и часто очень конкретная, есть правила, по которым музыка работает. Танец тоже работает по правилам — их придумывает сам хореограф. Для меня танцевальная драматургия — это то, как танец взаимодействует с музыкой и внутри частей произведения, это построение комбинаций.

— Но обязательно классический язык?

— Нет, не обязательно, с современным танцем так же можно работать. Последняя работа, которая меня впечатлила, — это у Хофеша Шехтера (речь о спектакле «Grand Finale». — Прим. ред.), я смотрел и понимал, как там все устроено, и получал от танца колоссальное удовольствие, хотя это и не мой язык.

— Вас часто можно увидеть на постановках других хореографов, российских и зарубежных, именитых и только начинающих работать. Насколько контекст вокруг формирует вас как хореографа?

— Не отдаю себе отчета. Есть две позиции — прийти в театр с определенным ожиданием или увидеть то, что показывают, и потом уже проанализировать. Зависит от того, чего именно человек ждет от театра. Театр — это же не всегда наслаждение. Иногда это противно и мрачно, иногда радостно и смешно, иногда требуется какой?то анализ. И все это имеет право на существование, и все должно быть. Нужно прийти и смотреть на то, что тебе предлагают, а не на то, что ты хочешь увидеть.

— И что вы предлагаете зрителям в «Творческой мастерской молодых хореографов» в этом году?

— Во-первых, «Русские тупики II» — редакцию балета, который я сделал для Студии Дианы Вишневой. Музыка современного петербургского композитора Настасьи Хрущевой. Она работает в [Санкт-Петербургской] консерватории и пишет музыку, в том числе для театров. Я просто в ютьюбе услышал «Русские тупики для фортепиано» и сразу загорелся под эту музыку что?то сделать. В переработанной версии Настасья дописала еще немного музыки, и немного другая история.

— Ага, все-таки есть история?

— Я для себя ее объясняю, но не выношу в фабулу. Есть танцы, а уж какие ассоциации они вызовут у зрителя — вот это интересно. Допустим, в «Русской увертюре» у меня была идея, что в конце все падают, потому что устали, а кому?то показалось, что это всех расстреляли. Как интересно, подумал я.

Вторая работа — это «Игра». В современной музыке есть принцип алеаторики, который использовал при постановке спектаклей, например, Джон Кейдж: бросая кости, мы решаем, кто и что будет танцевать. В «Игре» у четырех исполнителей есть конкретные танцы, но кто конкретно станцует, заранее неизвестно. Этот дуэт — предшественник новой, более крупной работы, но о ней надо разговаривать позже.